Ветры земные. Книга 2. Сын тумана - Оксана Демченко

– Клянусь седалищем мученика Хосе, – весьма вежливо удивился дон Эппе, выныривая из низкого лаза в зеленой стене, обрамляющей полянку. – Эта лошадь достойна канонизации более, чем многие люди.

– Абу подарил, – сообщила Зоэ, глотая теплый комок гордости, щекочущий горло. – Это теперь мой конь.

– Ясно, – отозвался Эспада. – Принеси-ка вина, мяса и еще чего найдешь, но пожирнее и побольше. Вряд ли я ужинал, зато припоминаю все яснее: обед меня подло покинул еще до заката, и было это где-то возле дворцовой стены. Надо восполнить убыль.

– Сейчас, – пообещала Зоэ, с сомнением рассматривая дом, гулкий и осиротевший.

В распахнутости темных окон чудился страх перед неизвестностью грядущего, а слуги с вещами сновали – вроде крыс, покидающих корабль в его последний час. И только из спальни по-прежнему спокойно и уверенно лилась музыка. Как будто там и есть главное место: капитан ведь не оставит корабля в самый трудный миг.

Кухня, как и опасалась Зоэ, выглядела исключительно пустой. В подвалах тоже не нашлось ни единой палеты, ни единого бочонка с вином. Как обычно, отъезд дал многим возможность поживиться. Переменить гнусного порядка нельзя, а если так, стоит ли тратить силы на раздражение? Зоэ топнула ногой, тихо и старательно повторила подслушанные только что у Эспады слова – про части тела блаженного и седалище мученика. Хихикнула, пообещав себе позже замолить небольшой грех сквернословия, так славно излечивший от гнева, куда более тяжкого на весах деяний и помыслов… Успокоившись, Зоэ быстро прикинула, где ближайшая кухня или кладовая, способные выделить ей, голодной королевской плясунье, корзину с дорожными припасами. И побежала со всех ног.

– Вы не одеты в дорогу?

Хлесткий, как пощечина, выкрик вынудил Зоэ остановиться. Она обернулась, кисло улыбаясь и не тратя себя на кивки или приветствия. Аделия де Виль, среди слуг прозываемая доньей Уксус, торчала посреди дорожки, как пика. Такая же тощая, такая же несгибаемая и воинственная.

– Её величество прислали вам платье, подобающее для достойной девицы, которая следует в карете с известно чьим гербом, – слова маршировали ровно, чеканя кованные подошвы слогов-шагов. – Её величество прислали вам башмаки, веер и гребни для прически. Её величество помнили, что ваша простота, граничащая с дикостью, способна опозорить двор, запятнать честь и привести к скандалу.

– Ехать-то неблизко, – затосковала Зоэ, косясь в сторону кухни. – Я хотела корзину с едой попросить, а уж после…

– Зато идти – всего двадцать шагов. Вперед! – приказала донья. – Я лично прослежу, чтобы вы оделись подобающе. Эй, слуги, проводите эту наглую девку! И да, отправьте корзину с едой в парковый домик, передайте её тем, с кем порядочная девушка в одной комнате и находиться не должна, о чем прямо было сказано её величеством.

Зоэ почувствовала себя последней живой еретичкой в крепости, захваченной воинственными служителями ордена Зорких. Её окружили люди в черном и молча, сосредоточенно повели на казнь. Спорить было невозможно: с доньи Уксус станется приказать выкрутить руки.

Аделию де Виль боятся до икоты все женщины двора – равно и старухи, и девицы, и даже неразумные младенцы, еще тянущие ручонки к материнской груди. Недоброжелатели шепчутся: наемная армия короны приобрела бы немало, поступи баронесса де Виль на службу и займись она порядком в казармах… Увы, донья изводит двор. И дважды увы: королева благоволит чудовищу в черном, именуя Аделию «моя милая садовница» и дозволяя создавать из двора подобие организованного, тщательно прополотого цветника. Будучи главным сорняком в упорядоченном розарии, Зоэ поежилась и вздохнула: опала не так весела, как казалось. Еще вчера можно было хмыкнуть и убежать от доньи Уксус. А сегодня… Стоит ли огорчать Изабеллу и устраивать мерзкую ссору в последний день? Слуги шепчутся: её величество снова ждет ребенка, а потому раздражительна и даже гневлива. Ей весьма часто бывает плохо, ну зачем давать повод к мрачному настроению, оставлять о себе дурную память?

– Бедная королева, – Зоэ поплелась под охраной туда, куда велено. – Я-то скоро уеду, а ей каково?

Одевание прошло быстро, новый наряд оказался ожидаемо отвратителен: тесный корсет, глухое черное платье, темный кружевной платок, покрывающий гладко убранные волосы. Веер – и тот черный, маленький, неприятно пахнущий травами, якобы изгоняющими тьму.

– Лучше бы блох гоняли, – прошипела Зоэ, с тоской понимая: Эспада сидит голодный и ему, пожалуй, все хуже. И попрощаться уже не получится.

– Не умничайте, – проскрипела донья Уксус. Усмехнулась. – Накормят пса, столь недопустимо ценного для вас. Какое падение нравов! Незамужняя девица босиком бегает к взрослому распутному мужчине и машет юбками так, что колени видно. Некоторые говорят: и не только колени.

– Некоторым надо бы язык свой пожалеть, пока цел, – хмыкнула Зоэ, не сомневаясь в Эспаде, Альбе и прочих своих родных.

Донья Уксус на миг позволила губам изобразить подобие улыбки. Затем закашлялась, и сперва Зоэ подумала: прячет смех, не каменная ведь она… Но Аделия побагровела, уронила веер, откинулась в кресле и задышала тяжело, с хрипом. Подбежали слуги, засуетились. Зоэ покачала головой: вот до чего доводят людей извечная кислость вида и неприязнь к нормальной жизни, без маршей и окриков. Себя эта Аделия засушила, и прочим не легче. Даже заходясь кашлем, баронесса не забыла сделать жест, требующий проводить опальную «куколку» и не оттягивать отъезда ни на миг. Слуги уложили любимое платье плясуньи в ларец и повели Зоэ короткой боковой тропкой.

Герба на карете Зоэ не приметила – дверца была уже открыта. Челито суетился, пересчитывал вещи и охал. Еще он ругался, журил всех вокруг, по-прежнему ощущая себя важным, гордо держал голову и хлопотал шумно, напоказ. Зоэ юркнула в тень кареты, принюхалась к пыли штор, чувствуя себя тусклой и зажатой, а потому несколько потерянной и на редкость покорной. Старый моряк неодобрительно погрозил пальцем кучерам, снабдил последними указаниями лакеев и тоже устроился на гобеленовых подушках. Дверца хлопнула, кнут свистнул – и поездка прочь из столицы, приготовляемая почти три дня, все же началась, не давая и намека на ожидаемую свободу.

– Дедушка, а где Альба?

– Поздно спохватился, нелюдь, теперь вона – пожар у его, носится, криком кричит: вещи не собраны, – мстительно усмехнулся старый моряк. – Слугу прислал, велел сказать, что сам догонит чуть погодя. Все они на один лад, бестолочи. Грязь да ересь снова в наше окно полезла, как тут без выпивки, без болтовни и проволочек? Коня смотрят, подвигами хвастаются, оружие друг у дружки выпрашивают в обмен – ну, навроде на память. Капитан наш был туточки, так они и славного дона де Льера к себе вызвали. Хоть так, дон Вико строг и в отплытии толк знает, он всех их наладит к делу. А дело-то наше – важное.

Зоэ уныло кивнула. Спорить с дедушкой не хотелось. Мрачные мысли одолевали, пыль со штор заполняла карету… Нет сомнений, опала будет нескончаемо тянуться в глуши. Там жизнь померкнет, серая тишь повседневности затянет окна паутиной, тоска и пресность покроют лучшие воспоминания плесенью горечи. Черные одежды, долгие молитвы, шепчущие голоса, природа – и та по нитке выстроена, замерла навытяжку частыми рядами виноградных лоз больших обителей и малыми, строгими квадратами огородов при скромных жилищах.