Сквозь толщу лет - Евгения Николаевна Васильева

соломенные ульи. Их устанавливают у подножья скал летками на юг, и пчелы собирают корм с медоносов, цветущих в разное время на нижних и более высоких террасах. Тут производится знаменитый нарбоннский мед. Его отбирают из сотов перед холодами; ульи же в конце лета на ослах или на мулах, а то и на собственной спине спускают в долину.

На виду у этой горы прошла вся жизнь Фабра. Если не считать четырех лет в Аяччо, то где бы он ни был, на горизонте, разве только чуть правее или чуть левее, высилась ее серебряная зимой и бурая летом голова. Хотя одинокая вершина не слишком приспособлена для прогулок, Фабр поднимался на нее 23 раза!

Он знает, когда цветет здесь пунцовый гранат и когда он, созрев, забрасывает сизый сланец взорвавшимися кровоточащими плодами. Знает, где голубеют незабудки, где растут испанские лилии, где можно встретить кизильник, из ягод которого приготовляется ароматная наливка, а где карликовую марену с красноватыми листьями, которая, согласно преданию, завезена была в край персом Альтеном, та самая, работе с которой Фабру предстоит впоследствии отдать столько сил и времени.

Выше, за узкой полосой приземистых, чуть не стелющихся буков, он находит гренландские маки, серебристый мох и камнеломки. Меж их стеблями прячется пеший кузнечик, не умеющий прыгать, и гусеница, из которой выйдет белокрылая с красными пятнами-глазками в черном ободке бабочка парнассиус аполло.

В научном названии бабочки сплетены два мотива, связанных с древними сказаниями.

Парнассиус — знаменитая двувершинная гора в Фокиде, у ее южной подошвы находился посвященный Аполлону и музам Кастальский источник. А сам Аполлон, сын Юпитера и Латоны, — бог света, поэзии, врачевания. Еще есть другая парнассиус, чуть поменьше: белокрылка с немногими черными и серыми пятнами. Это мнемозина, а Мнемозина, дочь Зевса, — богиня памяти, мать муз… У греков слово это обозначает и памятку, подарок. Любопытно, однако, чем руководствовался Латрейль, давая бабочкам такие имена?

Давнее увлечение классиками отбрасывает поэтический свет на насекомых, снова и снова связывает для Фабра изучение их с бессмертными памятниками античности.

Но вообще с названиями надо обращаться осторожно. Лишь немногие из них несут в себе пояснительные указания, дают хотя бы кончик ариадниной нити. Скажем, совка по имени баратра брассика — капустная напасть! Все ясно. Или другая совка, у которой глаза закрыты длинными ресницами, а над головой от груди нависает подобие капюшона. Она и названа кукулиа, что значит «капюшенница». Гораздо чаще названия, смонтированные из греческих и латинских корней. Наподобие шарад. Только не стоит тратить время на их разгадку. Взять, к примеру, такое: ксилодрепа квадрипунктата. Если принять расшифрованную шараду, это должен быть четырехточечный хлопковый серп, а оно верно только насчет четырех точек, в целом же никакой это не вредитель хлопковых полей, подрезающий растения, а жук мертвоед, родич падальников, могильщиков… Или непа цинереа. Непа — скорпион, цинереа — пепельно-серая. Здесь даже не шарада, все прямо сказано. Однако ничего похожего на скорпиона нет в жуке, по прихоти первооткрывателя обозванном водяным скорпионом, он и не пепельно-серый, а скорее серо-бурый, рыжебокий в брюшке. Вот бы Бланшар к своим описаниям тысячи насекомых добавил комментарий из тысячи историй происхождения названий!

…Четыре утра. Во главе каравана Трибуле — старший и опытнейший из проводников. За ним цепочкой тянутся ослы в нарядной упряжи, с помпонами, медяшками и бубенцами на испанский манер. Они нагружены тюками одеял и прессами для сушки растений.

Дальше шагают гости. Вооруженные папками и записными книжками, лопатками и морилками, друзья продираются сквозь колючую ежевику, разгребают песок, поднимают камни, косят сачками. Вокруг находок вспыхивают короткие диспуты, Фабр между делом записывает показания барометра, что висит у него на груди. Диспут может быть очень бурным — Анри не забудет определить высоту, на которой обнаружено растение или насекомое.

Через несколько часов привал у источника Делаграв. Время! Все давно жуют на ходу стебельки щавеля.

Выйдя на поверхность, родник бежит по уложенным в ряд длинным корытам из стволов бука. Сюда пастухи приведут стада на водопой. Но это будет позже, когда трава подрастет и начнет зацветать. Если не упредить их, подняться на Ванту после того, как здесь уже побывал скот, — не найдешь никаких растений: где прошли овцы, гербаризатору делать нечего!

На земле расстилают холстину. Из корзин извлекают начиненное чесноком жиго, на плетеных соломенных блюдах растет груда хлебных ломтей. В миске — сыры, приправленные ослиным перцем. Сок этого губоцветного — оно встречается на склонах Ванту в изобилии — содержит душистые масла и придает сырам превосходный острый вкус. На тарелках цыплята и пухлые арльские сосиссоны, их розовая мякоть начинена белыми кубиками сала и темными зернами перца. Сочатся рассолом зеленые, истекают маслом зрелые черные маслины. И снова чеснок и лук — сырой, маринованный, жареный. Как не вспомнить поговорку, что в Провансе известь и та пропахла чесноком!

Парижане в восторге от экзотических пиров, да и для Фабра это редкость. Когда он ходит один, в ранце у него, как во времена бродяжничества, хлеб и сыр из овечьего молока. Дома к этому пастушескому меню прибавляется немного фруктов.

Коллеги по лицею не узнали бы сейчас всегда замкнутого и отчужденного Фабра. Угощая друзей, радуясь их аппетиту, он с удовольствием декламирует Беранже:

Безбожный, нечестивый век!

Утратил веру человек.

Перед обедом забывает

Молиться. Иль не успевает.

Но я молюсь, когда я сыт:

— Верни мне, боже, аппетит

И лакомствам в желудок дай дорогу!

— «Когда я за столом сижу, то мир прекрасным нахожу», — отзывается Делякур, а Верло вспоминает Рабле и яства Гаргантюа.

Ночуют в пустой овчарне на подстилке из сухих листьев. Продолжая начатый рассказ, Фабр излагает историю тихони жучка, которому надежное убежище, хороший желудок и сытная еда обеспечивают счастье. Речь идет о личинке баланина в лесном орехе.

Баланин — название, основанное на греческом корне. Обозначает всякий желудеобразный плод. Все равно, каштан или финик. Согласно стихам Катулла из сборника Приапеа (впрочем, некоторые считают, что это стихи Овидия), — сборник посвящен сыну Вакха и Венеры — Приапу, почитавшемуся богом садов, полей, плодородия, — мирабаланус использовался для получения масел, входивших в состав благовоний…

— Жилище личинки этого баланина, — говорит Фабр, — не похоже на ветхую овчарню, оно не протекает. Ниоткуда не проникнет незваный гость! Стол, может, однообразен, но даже обильнее сегодняшнего нашего.

Фабр не эпикуреец, не чревоугодник, он приучает себя спартански довольствоваться лишь необходимым. Но всю жизнь подавляемое чувство голода