Идеал - Айн Рэнд
Шрифт:
Интервал:
Потом она встала. Он видел, как она собирала свою одежду, как быстро и молча одевалась.
– Куда ты собралась? – спросил он.
Она не ответила.
– Куда ты идешь?.. Тебе нельзя… Ты не можешь выйти из отеля… разве ты не знаешь, что это опасно?.. И куда ты можешь пойти?..
Она словно не слышала.
И он вдруг почувствовал, насколько слаб его голос, что у него нет сил шевельнуться, что слова его бесполезны. Царящая за окном тьма медленно вползала в его комнату, в его мозг, в наступившее утро.
Он не пошевелился, когда она направилась к двери. А потом услышал, как открылась и закрылась за ней дверь.
Не пошевелился он и тогда, когда услышал удалявшийся по коридору ее смех, громкий и беспечный.
«Дорогая мисс Гонда!
Это письмо адресовано вам, однако я пишу его себе самому. Быть может, оно даст ответ на то, что я не могу понять, хотя и должен бы знать. Существует слишком много вещей, которых я не понимаю. Иногда мне кажется, что я из тех людей, которым не следовало бы родиться. Это не жалоба. Я ничего не боюсь, и мне ничего не жаль. Я просто встревожен, и мне нужно знать.
Я не понимаю людей, и они не понимают меня. Они живут и как будто бы счастливы. Однако для меня всё, чего ради они живут, всё, о чем они говорят, представляет собой какое-то расплывчатое пятно, кляксу, не имеющую ничего общего с понятием «смысл». Я обращаюсь к ним, но все мои слова лишь звуки того языка, который не ведом им от рождения. Кто из нас прав? Да и важно ли это? Только можно ли перекинуть мост между нами?
То, за что я отдал бы – и с радостью – всю, до последнего дня, жизнь, которая может выпасть на мою долю, они забывают с немыслимой легкостью ради того, что сами именуют жизнью. И этой самой жизни в их понимании я не вынесу и единого мгновения, даже малой секунды. Так кто же они? Бестолковые, равнодушные, недоделанные создания… или загадка с единственным ответом: ложь? Или же они здравомыслящие, настоящие, подлинные люди, а я – урод и калека, которого нельзя оставлять в живых?
Я не могу даже сказать, чего именно хочу от жизни. Знаю только то, что хочу чувствовать, однако никогда не сталкивался с тем, что могло бы заставить меня ощутить это. Я хочу чувствовать хотя бы на секунду то, для чего нет человеческого слова, быть может, восторг, но это не то чувство, за которым нет рассудка, которому нет объяснения, чувство полноты, абсолюта, конца и оправдания всего бытия, одно мгновение жизни, в котором сконденсирована вся жизнь. Я не хочу ничего большего, но не хочу и ничего меньшего.
Но если я заговорю об этом – какой ответ получу? Услышу много слов о детях, об обеде, о футболе, о Боге. Все это – пустые слова? Или это я – пустое создание, которому не суждено наполниться?
Я часто хочу умереть. Я и сейчас хочу смерти. Не потому, что я отчаялся или взбунтовался. Я хочу уйти тихо, спокойно и по собственной воле. В этом мире для меня нет места. И я не могу надеяться изменить его. И даже не имею права желать перемен в нем. Но я также не могу изменить себя. Я не могу обвинять других. И не имею права считать, что я прав. Я ничего не знаю и не хочу знать. Мне нужно всего лишь оставить место, для которого я непригоден.
Только здесь меня удерживает нечто. Нечто такое, чего я жду. Такое, что должно посетить меня прежде, чем я уйду. Я хочу пережить один-единственный момент, но момент лично мой, момент, которого не может вместить их мир. И я хочу просто знать, что он существует, что он может существовать.
Кстати, не хотите узнать, почему я пишу вам это письмо? Потому что, когда вижу вас на экране, понимаю, что это именно то, чего я хочу от жизни. Понимаю, что жизнь не такая. И понимаю, какой она могла бы стать. Я знаю, что это возможно.
Вот что я хотел бы рассказать вам, хотя вы, быть может, не удосужитесь прочитать мое письмо или, прочитав, не поймете его. Я не знаю, какова вы на самом деле. И пишу той, какой вы являетесь в моем представлении.
Ночью пятого мая Джонни Дауэс потерял место экспедитора в оптовой фирме.
Менеджер кашлянул, ногтем смахнул соринку с левого глаза, что-то покатал между пальцами, вытер их об рубашку и проговорил:
– Притом как ныне идут дела, нам придется расстаться кое с кем из вас. Приходи снова примерно через пару месяцев. Но ничего обещать не могу.
Джонни Дауэс получил расчет за последние двенадцать дней. Он работал не на полную ставку, и оттого сумма оказалась не слишком большой. Когда он вышел из помещения, менеджер проговорил, обратившись к другому, не уволенному экспедитору, плотному парню, красную физиономию которого покрывали прыщи:
– А вот этого юношу я впредь не рассчитываю видеть. Самодовольный сопляк. У нормального человека от него мурашки по коже.
Джонни Дауэс вышел на улицу, тихую и безлюдную в ранние утренние часы. Поднял воротник латаного пальто, надвинул на глаза кепку и решительно шагнул вперед, словно бы вступая в ледяную воду.
Это было далеко не первое потерянное им место. За короткие двадцать лет своей жизни Джонни Дауэс потерял много мест. Он всегда знал свое дело, но этого как будто бы никто не замечал. Он никогда не смеялся и даже улыбался редко. Он не запоминал никаких шуток, и ему, похоже, всегда нечего было сказать. Никто не слышал, чтобы он водил девчонку в кино, никто не знал, что у него было на завтрак, да и завтракал ли он вообще. Когда в пивной на углу собиралась теплая компания, его в ней не оказывалось. Но когда собиралась компания на увольнение, он неизменно оказывался в ней.
Он шел быстро, засунув руки в карманы. Губы – тонкая линия над квадратным подбородком. Впалые щеки, серые тени залегли под острыми скулами. Глаза чистые, быстрые, удивленные.
Он шел домой не потому, что другого пути не было; он мог бы идти дальше и не поворачиваться назад, и никто, никто на всем белом свете не обратил бы на это внимание. Через несколько часов рассветет. Потом настанет другой день. Он может залечь на своем чердаке и спать. А может и встать, и отправиться бродить по улицам, не разбирая пути. Разницы никакой.
Теперь придется искать другую работу. Тратить утомительные, бесконечно тянущиеся дни, чтобы потом получить возможность влачить другие бесконечно тягучие, утомительные и бессмысленные дни. По этой части у него был большой опыт.
Был грязный и мрачный отель – темные коридоры, пропахшие тухлыми тряпками, тесная, не по размеру, форменная куртка, постоянные звонки из душных номеров, разгоряченные потные лица перед его большими и чистыми глазами. Менеджер сказал тогда, что он слишком застенчив.
Была аптека – засиженное мухами зеркало позади длинного прилавка, на голове белый колпак набекрень, он сбивает фруктовые воды с мороженым в полосатом шейкере, мышцы на его лице застыли, как бы превратившись в маску из белого воска. Этот менеджер сказал, что он держится слишком скованно.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!