Три королевских слова - Агата Бариста

То же было и со звуками. Обрывки разнообразных мелодий, доносившихся со всех сторон, накладывались на морской шум людской речи, образуя музыку, каждая нота которой была безымянна и более неповторима.

Я стояла, невольно улыбаясь, очарованная открывшимся передо мной видом.

— Ну что, нравится? — насмешливо спросила Ксения.

— Очень! Но почему я никогда не бывала здесь раньше? Если бы я проходила мимо, мне бы даже в голову не пришло… Этот дом такой… такой солидный снаружи… я бы подумала, что здесь банк или контора серьезная.

— Господи! А где ты вообще была, кроме своей деревни? — с неожиданным возмущением сказала Геля. — В Русском музее и Кунсткамере? Для тебя институтские катакомбы — дом родной. А жизнь, — она обвела рукой перед собой, — настоящая жизнь, реальная, — она совсем другая.

Я смущенно поежилась. Где-то Геля была права: я искренне считала, что институтские катакомбы — лучшее, что случилось со мной в жизни, — но что поделать, если я уродилась такой?

— Каждому свое, — заметила примирительно Ксения, приобняв меня за плечи. — Зато Барашек у нас такой умненький-разумненький! Барашек будет хорошо учиться, а когда вырастет, то станет старшим библиотекарем и купит папе Карло новую куртку. А ты, ленивая Гелька, может, и вообще диплома не получишь, если Мартин тебе не поможет.

— Поэтому тебе придется выйти замуж за миллионера, — подхватила Аня, — и вести скучную примитивную жизнь миллионерской вдовы.

Геля польщенно хихикнула.

— Ваши слова да богу в уши!

Ведьмы захохотали, а я подумала, что мне заранее жаль того, кто по незнанию польстится на опасную обманку. Шутка про вдову звучала не совсем шуткой. Хорошо бы случилось так, чтоб Геле попался тот, чьи миллионы нажиты неправедно, бандит какой-нибудь или наркоторговец, — тогда хотя бы выйдет по справедливости.

— Может, пойдем уже? — нетерпеливо сказала Люда. Она обычно бывала неулыбчива, погружена в себя и сохраняла отрешенный вид и теперь. У меня даже возникло ощущение, что наш внезапный поход ей неприятен, поскольку оторвал от каких-то более важных дел. Так это было или нет, я не знала, но в любом случае я чувствовала с Людой какую-то общность, потому что предполагала: Люда не променяла бы свою погодную магию ни на какие миллионы.

— Действительно, что мы застряли здесь? У нас уйма дел, — подмигнула мне Ксения. — Будем из Барашка делать человека.

Дальнейшие несколько часов перевернули все мои представления о том, что должна носить хорошо одетая девушка.

— Я не ношу мужские кальсоны! — с возмущением сказала я, расправив и разглядев светло-серую тряпочку из шелковистого трикотажа, которую выдала мне Ксения. Потом я взглянула на ценник и пробормотала: — Не-ет, это не мужские кальсоны, они не могут столько стоить…

— А это что? — Два предмета, которые Аня протягивала мне, отдаленно напоминали обувь. Предположительно, они должны были быть босоножками. Толстая платформа, высокие острые каблуки, лаковые ремни — все это каких-то неземных, космических очертаний и неоново-розового цвета.

— Это «Джимми Чу», Барашек. Почти. Настоящего «Джимми Чу» здесь нет, но почти «Джимми Чу» найти можно.

Проговорив эту совершеннейшую абракадабру про неведомого «Джимми Чу», Ксения выдала мне короткую белую блузу, которая, казалось, состояла из одной гигантской, хитрым образом перекрученной оборки. Я в сомнении приняла блузу. Ее ткань оказалась нежной, кисейно-тонкой и при этом полупрозрачной.

— Просвечивать будет. Я не то чтобы сильно стесняюсь, но бессмысленная какая-то вещь. И даже живот не прикроет. Вообще ничего не прикроет, — сообщила я обществу свои выводы.

Общество дружно вздохнуло.

— Да кому нужен твой живот! — снисходительно поморщилась Ангелина.

Железная логика, подумала я. Мой живот никому не нужен, так давайте скорее его всем покажем.

Единственной вещью, которая не вызвала у меня отторжения, была элегантная шляпа-федора из пестрого — в «куриную лапку» — розово-белого твида, с тремя мягкими вмятинами, с лентой у основания тульи.

— Шляпу надену, а кальсоны — нет. И «Джимми Чу» не надену, упаду я с вашего «Джимми».

— Барашек! — понизила голос Ксения и сверкнула карими очами. — Шопингом занимаются для веселья и счастья. Поэтому ты немедленно, вот прямо сразу, не отходя от кассы, прекращаешь блеять и брыкаться и начинаешь вести себя как нормальная девушка. То есть радуешься, хлопаешь в ладоши и с удовольствием примеряешь все, что посоветуют тебе старшие товарищи по шопингу. Иди переодевайся, потом нам покажешься.

— Иди-иди, — сказала Аня. — И не сомневайся, Ксю у нас эксперт по шмоткам. Ты еще ей спасибо скажешь.

Посижу в примерочной, а потом скажу, что не подошло по размеру, быстренько созрел у меня хитроумный план. Но тут Мартин, который, едва мы зашли в стеклянный аквариум магазина, упал в кресло для посетителей, подал голос:

— Данимира, сделай, как Ксения говорит. Тебе понравится, гарантирую. А если нет — клянусь! — я съем эту шляпу.

Тон его речи был шутлив, и Мартин вроде улыбался, но что-то в выражении его лица заставляло думать, что у него болят зубы. Определенно, он был нездоров. Не наша ли последняя встреча являлась причиной этого нездоровья? Конечно, при таком направлении мыслей Мартину я отказать не смогла, наши отношения и так были подвешены на тонкой нити.

Испустив тяжелый вздох, я отправилась в примерочную.

— И косу распусти, — сказала мне вдогонку Ксения. — Школа закончилась, Барашек.

Продолжая страдальчески вздыхать, я облачилась в шутовской наряд, предложенный мне Ксенией. С блузой пришлось немного повозиться: Мебиус умер бы от зависти при виде этого швейного изделия, но, включив весь интеллект, отпущенный природой, мне удалось сообразить, какая часть должна находиться на фасаде, а какая — с тыла.

Затем с опаской путника, расстающегося с земной твердью и вступающего на шаткий веревочный мостик, я сняла тапочки и просунула ступни в неоновые ремни космической обуви. Со стороны каблуки выглядели пыточным приспособлением, но, как ни странно, ногам было удобно. Этого никак не могло быть, но было действительно удобно.

Я озадаченно потаращилась на волшебные босоножки, потом выпрямилась, с любопытством взглянула в зеркало и замерла.

Никогда не представляла, насколько одежда может изменить человека.

Это было похоже на колдовство.

То, что принималось мною за кальсоны, оказалось узкими и очень женственными брюками с легкими складками у пояса. Ноги, обтянутые серым шелком и вознесенные ввысь искусством таинственного Джимми Чу, казались бесконечно длинными. Белоснежная блуза Мебиуса прикрывала все, что должна была прикрывать, но, распахиваясь особенным образом, обнажала ключицы, отчего шея тоже казалась бесконечно длинной. Пришлось признать, что полоска голого загорелого живота смотрится в контексте образа логично и довольно-таки мило. Никогда бы не подумала, что подобный наряд может кого-либо украсить, но факт был налицо — девушка напротив словно сошла со страниц модного журнала. Недостатки, которые я с досадой наблюдала, когда раньше смотрелась в зеркало, — неловкая детская долговязость и чрезмерная длина рук и ног — внезапно чудесно преобразились на моих глазах. И, пожалуй, ни на ком другом эти странные вещи не смотрелись бы так хорошо, как на мне…