Рейдовый батальон - Николай Прокудин

— Как все получилось? Куда вы побежали?

— Мы утром вылезли туда, где сейчас «духи» окопались. Поставили пулемет, бахнули по какому-то пастуху. Нам нужно было еще чуть дальше пройти, чтобы быть ближе к своим: вся рота сидит через ущелье за изгибом. Только двинулись, а по нам как дали из миномета и гранатометов. Стреляли несколько снайперов! Старшего лейтенанта сразу сразило пулей в лоб. Мы его на руки и побежали вниз, к вам. Душманы как «реактивные» нас нагнали, прижали, начали расстреливать сверху и снизу, подходили совсем близко. Что было, что было…

— Что ж по связи не вышли на нас? Мы и боя-то не слышали, вы ведь за склоном горы.

— Да связиста убили сразу, а я частот не знаю, ну и не до того было. Этот проклятый «Утес» и раненых тащили, еще и перепугались все. Офицер-то сразу вырублен, без командира хреновато. Совсем хреново.

Пули продолжали свистеть и, с визгом выбивали искры из камней, рикошетя, разлетались по сторонам. Патроны пока не кончались. Отлично! Можно жить! Солдаты стреляли короткими очередями. Вскоре и «духи» очереди веерами пускать перестали. Экономят, как и мы, патроны. Огневых точек стало заметно меньше, значит, уходят. Отползают, утаскивая раненых и убитых.

Артиллерию на них не навести, мы лежим друг от друга в тридцати-пятидесяти метрах. Специально сразу не уходят, сидят, пока не стемнеет, чтоб снарядами не добили.

Перестрелка все никак не стихала, время почти шестнадцать часов. Уже три часа, как мы ведем бой. Желудок вдруг включил свой двигатель, внутри заурчало. Хм, с утра не поел, теперь надумал. Эх, съесть бы чего, а то меня желудочный сок изнутри растворит. Это, наверное, от нервов.

Первый толковый бой, первый убитый рядом. Трупы лежат вплотную, на расстоянии протянутой руки.

Позиция моя была еще та, аховая, и не сменить. Груда камней, под ней остывало тело солдата, затем лежал я и с другой стороны еще одно тело. Дальше за вторым трупом лежит сержант, как его, кажется Карабод и еще один боец.

— Сержант, у тебя есть что-нибудь пожрать? Тебя как звать?

— Василием! Мой мешок где-то там дальше, где я до вашего подхода отстреливался.

— А есть хочешь?

— Еще как! C утра — ни крошки во рту. Вообще, в мешках у ребят что-нибудь имеется. Им-то уже ни к чему.

Последние слова он произнес с грустью, словно пожалел не только их, но и себя, ведь сам мог лежать на их месте. Вот тут или чуть дальше. Но рока повезло, а могло и не повезти. А как будет дальше? Ведь этот бой не последний.

Он раскрыл ближайший мешок, вынул штук шесть маленьких баночек с мясом, вскрыл их открывалкой и разделил на троих. Вот что всегда при мне, так это ложка, которая засунута вместе с сигнальной ракетой за магазин от АКМа! Сержант достал свою ложку из-за отворота пыльного сапога. Я обтер ложки ароматизированной салфеткой из набора и поставил баночку на спину солдата. На тело. На мертвое тело… Больше ставить некуда. Карабод сделал то же самое. Пулеметчик был не голоден, есть с нами не захотел, и мы с сержантом приговорили мясные консервы вдвоем. Время от времени, он и я посылали очередь за очередью вперед и по бокам: ближе нас к «духам» нет никого. Стреляли для острастки.

Я вдруг услышал какой-то хрип. Прислушался. Хрип повторился, и еще, еще, еще.

— Хр-хр-хр-х-х-хы.

Перебравшись через мертвых солдат к лежащему офицеру, увидел, что его тело содрогалось мелкой дрожью, глаза были закрыты, а рот чуть приоткрыт. Ожил?!

Он действительно с хрипом дышал! Лейтенант был жив! Несмотря на это ужасное ранение в голову. Кровь чуть запеклась вокруг раны, и от пулевого отверстия по лбу шла бороздка запекшейся крови, коркой засохшей в волосах. Живой…

— Парни! — зашипел я лежащим в стороне солдатам. — По цепочке быстро найти ротного, передать, что офицер лежит с пулей в голове, но еще живой.

Минут через пять подполз Кавун, быстро взглянул на раненого и посмотрел выразительно мне в глаза, затем выдал длинный витиеватый мат.

— Да, дела! Минут через десять вертушка раненых заберет. Пятерых мы вытащили на площадку, с этим можем не успеть. Как же его нести? Волоком нельзя — голову повредим, да и пуля может сдвинуться. Давай, лейтенант, бери этих двух бойцов и наших мусульман-пулеметчиков, — Он махнул головой в сторону лежащих рядом двух пулеметчиков-таджиков. — Даете море огня, бейте на психику, бросок двух-трех гранат, из гранатомета еще долбанешь по вершине. Изображай атаку. «Ура» кричи, матерись, вопи. Сейчас начнет темнеть, и дождь помаленьку накрапывает, они нас не заметят. Собьем «духов» с толку.

Дождь действительно пошел, мелкий-мелкий, как пыль. Ротный продолжил:

— Может, отойдут. Не успеем загрузить раненого старлея, сегодня вертушки больше не будет. Минут через двадцать солнце совсем зайдет.

Солнце действительно уже почти закатилось за горную вершину, и лишь багрянец пробивался сквозь пелену сырости.

— Зибоев, Мурзаилов! Ползком к камням и с криком «ура» расстреливаете по ленте пулеметной! Ясно? — спросил я.

Солдаты кивнули головами, однако желания выполнять приказ на их лицах не читалось, но они слышали все, что я сказал.

Карабод и солдат вооруженный пулеметом, тоже чудом оставшийся живым и невредимым, поняли наш замысел, но восприняли его с сомнением. Что-то пробурчали, но не возражали.

— Ура! Ура! Ура!!!

— Бам! — выстрел из «мухи».

— Трата-та-та, — отвечает пулемет.

— Бах-бах-бах, — брошена граната.

— Та-та-та, — вторят автоматы. — Ура! Ура! Ура!!!

На четвереньках, пригибаясь и беспрестанно стреляя, мы продвигались вперед к вершине. После выстрела из «мухи» и взрыва гранат ответный огонь прекратился.

Бросок вперед на четвереньках, полуползком — и мы на вершине. Там никого. Бинты, кровь, патроны, упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли. Только сквозь пелену дождя, в мутном мареве слышен топот убегающих врагов. «Духи» бегут!

Очередь, очередь, очередь, еще, еще, еще… в темноту. Гады! Сволочи!!!

Я схватил пулемет у Зибоева и с криком «А-а-а» расстрелял половину ленты вниз в сумерки. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои случайно не накрыли по ошибке.

Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили раненых.

Сержант Карабод и второй солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов понесли быстрее к вертушке.

Эх, не успели! Не успели… Еще на полпути к площадке вертолет взлетел и, раскачиваясь, удалился в надвигающиеся тучи. Быстро смеркалось.

Вдруг кто-то вылез из ущелья и закричал:

— Нэ стреляйте, я свой.

— Ползи сюда! — подозвал ротный. — Кто такой? Что это за свой выискался?

— Я из восемьдесят первого. Меня ранило, командиры! Гогия моя фамилия.