Просветленные не берут кредитов - Олег Гор

Потушить ненависть мне удалось с некоторым трудом, она не хотела сдаваться, несмотря на то что я осознавал ее поверхностный характер, то, что она не принадлежит мне и не является частью меня…

Но пока управился, вспотел так, словно вскопал огород на жаре.

И когда полыхавший внутри огонь утих, мне показалось, что я уловил нечто общее, некую «нить», что связывает два состояния — сознание, омраченное ненавистью, и чистое, лишенное ее. Что именно это такое, как выглядит и в чем заключается, я сказать бы не смог, но ощущал факт существования этого единства очень четко.

— Давай еще раз, — сказал брат Пон. — Ради такого можно и немного задержаться.

Я выполнил упражнение повторно, на этот раз быстрее и с куда меньшей затратой сил. «Нить» словно стала толще, превратилась в целую «прядь», на которую нашивались либо эмоции, либо их отсутствие.

Мелькнула мысль, что и то и другое одинаково иллюзорно и что разницы на самом деле нет, что киплю ли я от ненависти или спокоен, как пообедавший удав, нечто остается тем же самым.

— Прекрасно, — подал голос монах. — Теперь работай с желаниями.

Тут все получилось еще легче, я даже увидел нечто вроде каната, на который можно нанизать любое количество колец: разной формы, цвета, из какого угодно материала, от золота до резины, одно будет символизировать жажду совокупления, другое, например, стремление помогать другим.

Но канат от этого не изменится, ничего не случится с ним, если убрать и все кольца.

— Достаточно, — вмешался брат Пон, когда я собрался прогнать цикл еще раз. — Пойдем, ты отдохнул.

Внутри меня после этого успеха зажегся такой энтузиазм, что я едва не бежал. Одновременно слова сами просились на язык, и я с трудом удерживался от того, чтобы не заговорить.

Справлялся я с ними до вечера, до того момента, как мы остановились на ночлег.

— Что… — воскликнул я, понял, что нарушил запрет, но остановить себя не смог. — Неужели на самом деле нет разницы? Хочу я чего-либо или нет? Ненавижу или люблю? Почему вы мне ничего не объясняете? Сколько можно вот так издеваться надо мной?

Сам понимал, что несу ерунду, и где-то в глубине души изумлялся собственному поведению.

Брат же Пон и вовсе смотрел на меня, как ребенок на фокусника.

— Эх, как тебя разобрало, — сказал он со смешком, когда в речи моей возникла пауза. — Словесный понос.

— Я не могу… что-то случилось? — прохрипел я, тщетно пытаясь справиться с языком и губами, двигавшимися помимо моего желания.

— Все нормально. Ты еще очень долго продержался, — успокоил меня монах. — Используй этот приступ не для упреков, а с пользой, задавай вопросы, и я попробую на них ответить.

Некоторое время я продолжал молоть чушь, но затем кое-как вернул свою речь под контроль.

— Мне кажется, в том, чему вы меня учите, есть противоречия, — проговорил я. — Например, смрити предполагает осознание всего, что я делаю… и в то же время «я» нет. Люди появляются на моем пути не просто так, и в то же время такой вещи, как человек, не существует…

— Мои ответы тебе ничем не помогут, — брат Пон покачал головой. — Поверь мне. Сейчас ты достиг той фазы…

— А вы ответьте все равно! — только перебив монаха, я понял, что именно сделал, и даже испугался: за все время ученичества это был первый раз, когда я позволил себе подобное.

Утренний энтузиазм и душевный подъем сгинули без следа, остались горечь и раздражение.

— В тебя словно вселился горный дух, — сказал брат Пон после небольшой паузы. — Ладно, попробуем… Смотри, любая истина, которую я тебе излагаю, принадлежит к одному из трех уровней: иллюзии, относительной истины и абсолютной истины, и порой они могут противоречить друг другу. На третьем уровне нет такой вещи, как человеческое существо, на первом ты сталкиваешься с людьми едва не каждый день.

Вопросы толкались у меня на языке, будто пассажиры, спешащие выбраться из охваченного пожаром поезда, и в результате я спросил совсем не о том, о чем хотел, вообще свернул в сторону:

— Вы меня учите, что все пусто и лишено содержания? Если так, то пусто и бессмысленно само учение? Все эти цепи взаимозависимого происхождения, упражнения и медитации, освобождение-бодхи… есть ли в них смысл?

К моему удивлению и даже шоку, брат Пон залился искренним смехом.

— Конечно, нет! Никакого смысла! — заявил он, справившись с собой. — Ни в чем! Все время, проведенное рядом со мной, ты потратил на ерунду, на погоню за миражом! Как и все прочее время этой несуществующей жизни!

От этих его слов я ощутил, как пропасть разверзлась одновременно и подо мной, и внутри меня, я оказался сидящим над безмерной глубиной, заполненной непонятно чем, жуткой, пугающей.

Невольно пошатнулся, вцепился в землю, что выглядела тонкой и ненадежной, слоем хрупкого льда над бездной.

От страха я задыхался, желание задавать вопросы исчезло.

— Зря я пошел у тебя на поводу, — сказал брат Пон. — Не нужно было отвечать. Отправляйся спать. А так рано или поздно ты все поймешь, но только не тем умом, который по-прежнему считаешь собой.

Я открыл рот, но поток слов, еще только что бивший как из гидранта, иссяк, я словно забыл все осмысленные сочетания букв на всех языках, начиная с тайского и заканчивая родным русским!

За ночь ощущение, что я нахожусь на краю бездны, не исчезло, хоть и поблекло.

Я шагал с осторожностью, словно под ногами была не светло-бурая, покрытая густой травой земля, а тонкая скорлупа, что вот-вот проломится под моим весом, и тогда я полечу в тартарары.

Любой резкий звук вынуждал меня вздрагивать и оборачиваться, а поскольку их в джунглях хватает, то я дергался постоянно. Брат Пон наблюдал за мной с улыбкой, иногда начинал откровенно хихикать, но ничего не говорил, а значит — все шло как и требовалось.

Но самым мерзким было ощущение пустоты внутри, в сознании, в рассудке, когда любая попытка выстроить цепочку мыслей проваливалась уже на втором звене, поскольку я забывал, о чем только что думал. Сосредоточиться удавалось с огромным трудом, и из всех упражнений я мог выполнять только «внимание дыхания».

Более-менее в себя я пришел на следующий день, где-то к полудню.

А еще через час мы натолкнулись на человека, причем в первый момент я не понял, что это представитель вида гомо сапиенс, решил, что вижу дерево странной формы, поросшее сверху белесыми усиками.

Затем моргнул и осознал, что это стоящий на одной ноге голый мужик!

Черные с проседью волосы его были грязны и спутаны, закрывали лицо и падали до лопаток. Ребра выпирали, грозя прорвать кожу, между пятен грязи виднелись царапины, прыщи и красные точки, следы укусов насекомых.

По бокам и впалому животу ползали мухи, но он и не думал их сгонять.