Нижние уровни - Александр Андреевич Лобанов

почти всех, кроме ребятни. Вот что значит, когда раз за разом выжигаешь Веру людей в себя. Даже те, кто тебя знал с измальства, не узнают. Хотя на некоторых лицах я видел тень какого-то скрытого понимания. Полагаю, к вечеру народ вновь вспомнит обо мне.

— Вы с ним были хорошими друзьями? — наконец, пришла в себя Надя.

— Лучшими, — не стал скрывать я. — По факту он был моим единственным другом до того, как я переехал в город. И по прошествии лет я понимаю, что одним из немногих адекватных людей среди тех, кого я знал. Он не любил выпивать. Не курил. Был умён. И очень любил работать с металлом. Всё время то с напильником, то с наждачкой какую-нибудь деталь или поделку до ума доводил.

— Но ты ведь с ним подружился не из-за этого? — не спросила, но объявила подруга.

— Нет… У него было одно достоинство, которое я до сих пор очень редко встречаю. Он умел молчать. Даже в детстве имел редкий такт и не задавал целую гору вопросов. Но если задавал, то по делу и очень точные. Ему можно было выговориться. И он хранил секреты. С ним можно было просто помолчать. Все над ним смеялись, что он «нелюдимый» и «немой». Но он просто знал цену слов.

— Ты не похож на молчуна, — с усмешкой заметила Надя. — Порой не можешь заткнуться, когда стоит.

— И, тем не менее, — пожал я плечами. — В детстве мне не с кем было поболтать. Не рассказывать же родителям обо всех двойках, драках или школьных-дворовых интригах? Ещё стукачом прослывёшь. Хотя по-настоящему ценность дружбы Макса я понял, лишь когда уехал, — и поймав вопросительный взгляд Нади, пояснил. — Я с ним порой списывался и созванивался. Хотел перетащить его в город, но ему нравилось в дали от суеты. Он даже кузней обзавёлся. Но важно то, что он наши разговоры пересказывал моей маме — чтобы она не волновалась и знала, что я в порядке. А после и вовсе подстроил, чтобы мы начали разговаривать. Думаю, он хотел помирить меня с родителями, — я вздохнул с тяжёлым сердцем.

— А что с ним… — Надя не закончила мысль, но я и без того понял.

— Как он умер? — я поморщился, ибо хоть уже и свыкся с мыслью, но при одном воспоминании вскипало раздражение. — Да потому что дурак! Сначала тянул до последнего, не обращал внимания на головную боль. Пил обезболивающие. А когда наконец пошёл в больницу, у него обнаружили опухоль на последней стадии.

— Как понимаю, не операбельную? — я кивнул. — Но ведь это тоже не приговор? Если использовать химеотерапию и вложиться достаточным количеством положительной Веры…

— В том-то и проблема, что у него отсутствовал этот запас Веры, — зло буркнул я. — Я хотел привезти его в город и познакомить со своими друзьями и коллегами… но он пожелал остаться тут. Думал, его односельчане помогут ему, и их Вера вылечит его. Вот их?

Я кивнул на пару синюшных тел с небритыми опухшими рожами, где не хватало половины зубов. Они шли параллельным курсом с другой стороны дороги, держались друг за друга, ржали как животные, и даже на таком расстоянии чувствовалась их вонь! А ведь лишь слегка перевалило за полдень. И что самое противное, в тащившихся телах я узнал пару ребят, которые учились на два класса младше меня.

Тела словно почувствовали взгляд и повернулись. Их мутные зенки сфокусировались на Наде, а изо рта чуть не потекла слюна. На лицах читались мыслительные процессы, направление которых было весьма однозначно. Но как бы пьяны они ни были, тем не менее, не рискнули пересечь дорогу, и в том заслуга отнюдь не моей безусловно «героической» фигуры. Их остановил вид трёх дронов, что сопровождали нас.

А что? Я, конечно, мог быстро переместиться через картину, выслав её заранее по почте родителям или спроецировав с дрона на стену дома: по Вере влетело бы в копеечку, но получилось бы пафосно! Вот только вспомнилось, как совсем недавно другие селяне пытались спалить учителя информатики… В общем, мне стало жалко Веру, и я решил не рисковать. Но не воспользоваться служебным положением не мог: несколько дронов стали носильщиками для всех сумок, которые мы взяли с собой. Не ехать же к родителям без гостинцев? А функция отпугивания местных шла приятным бонусом — никто не хотел связываться с «оборзевшими» вроде нас.

— И какой результат? — уточнила Надя.

— Они свели Максима в могилу даже раньше, чем прогнозировали врачи. Всем было абсолютно плевать, — припечатал я. — Насколько я знаю, начальство местного животноводческого комплекса — места, где работают люди с ближайших деревень — даже умудрилось выписать на него штраф за неявку на работу! И это уже после похорон!

М-да… какое-то негативное у нас начало поездки. Мы вышли на мою родную улицу. Все последние десять лет я считал, что покинуть отчий дом — одно из самых мудрых моих решений за всю жизнь. Но если разум говорил одно, то тянущее чувство в груди при виде знакомых некрашеных заборов и чуть покосившихся домов, которые я помнил с детства — это чувство, чуть ли не выворачивало наизнанку. Однако лёгкое объятье от Нади быстро напомнило, где сейчас находится мой истинный дом.

— В игре «Становление» обещана возможность реализации Синтетической Веры… — вещал в одном из соседних домов радиоприёмник. — Техническую возможность данной функции разработчики не поясняют, однако подобная вероятность очень заманчива…

Вот дорога, на которой с момента создания не имелось асфальта — лишь ямы, порой присыпанные гравием. Вот несколько яблонь вдоль улицы с наполовину обломанными ветвями, а на одном из деревьев страшный как смертный грех, но всё же уверенно висящий домик на дереве. Дома вдоль улицы, частично заброшенные, где-то с выбитыми, а где-то с заколоченными окнами. Один даже сгорел, отчего развалился и теперь лежал горой угольев и мусора. Но большая часть строений — всё ещё жилые, крепенькие срубы в два этажа. Где-то виднеется огород. Где-то у калитки щиплет первую травку корова. Бегают куры…

— Коза… — не то удивлённо, не то восхищенно протянула Надя, всматриваясь вдаль по улице. Там трое ребятишек гонялись с прутиком за вышеупомянутой животиной.

Я же смотрел на дом, к которому мы подошли. Практически ничем не отличающийся от многих на этой улице. Лёгкий дымок из трубы. Забор выкрашен облупившейся зелёной краской. За ним виден бок огромного, практически монструозного трактора, больше похожего на маленький танк за счёт наваренных листов проржавевшего металла и цепей на внушительных колёсах. Мой дом. И мелькнувшее в окошке лицо тоже было до боли знакомым.

Десяток уверенных шагов по деревянным мосткам, во время которых Наде пришлось даже чуть пробежаться, и я наконец у заветной двери.

Я потянулся постучать, но не успел коснуться двери, как она распахнулась, и ко мне выбежала матушка. И хотя я был выше на голову, вдвое шире в плечах и, скорее всего, во столько же раз тяжелее, меня, словно маленького, без лишних слов обняли, лицо притянули к себе и расцеловали в обе щеки. Я даже дёрнуться не успел, лишь невольно заметил, что у матери стало больше морщин на лице, а глаза влажные, и слезы готовы вот-вот закапать. А затем просто обнял матушку.

— Не нужно, — я заставил себя улыбнуться, и отстранился через десяток секунд. — Исчезать сию секунду я не собираюсь, так что нет необходимости выдавливать из меня душу на память.

— Возвращение блудного сына, — прокомментировал сцену отец, стоявший чуть позади и осматривавший меня оценивающим взглядом. — А ты вырос.

«А ты постарел», — так и хотело сорваться с языка, тем более что это было правдой. Но я сумел себя сдержать, ибо разжигать конфликт с первых же слов явно не разумно. Если это и произойдёт, то не по моей вине. Вместо этого я сказал:

— Надеюсь и поумнел. Не зря же приехал?

Отец кивнул. Он всегда был башковитым мужиком и теперь сразу понял, что извиняться и падать в ноги я не собираюсь. И эти слова — максимум тех извинений, на которые он может рассчитывать.

— А с тобой — это… Надя? Та, про которую ты рассказывал? — матушка чуть отстранилась и поспешила перевести тему на что-то нейтральное, дабы не раздувать угли старого конфликта.

Надя чуть отошла в сторону, не желая вмешиваться в семейное воссоединение. Теперь же я её притянул к себе и уверенно кивнул:

— Надежда Дёмкина, моя возлюбленная. Работает Редактором Веры, — я заметил, как отец чуть заметно поморщился, но удержал себя в руках и промолчал.

— Очень приятно, — наполовину покраснев, а наполовину побледнев, кивнула Надя, не зная, куда себя девать.

— Это мой питомец: Хугин, — ворон галантно