Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас

— Здравствуй. — Преподобный заметил наконец Элеонору. Лицо у него было доброе и открытое, а водянистые глаза напоминали цветом небо, каким оно бывает в конце лета. — Рад очередной встрече, господа Коэн.

В облике преподобного не было ничего особенно неприятного: одежда аккуратная, дыхание отдает мятой, ни тени снисходительного пренебрежения. Тем не менее Элеонора только утвердилась во мнении, что преподобный Мюлер ей не нравится.

— Садись, — пригласил он девочку, пододвигая к ней стул, — пожалуйста.

После секундного колебания Элеонора пересекла комнату и села рядом с ним. Они устроились за внушительных размеров дубовым столом, который по неизвестным ей причинам бей всегда называл полковничьим, вероятно имея в виду занятие его прежнего владельца.

— Все молчишь?

Она утвердительно кивнула.

— Пожалуй, так будет сложновато читать вслух.

Элеонора нашла в столе листок бумаги, выудила перо из кармана и написала:

«Я буду слушать. И я умею читать».

— Отлично.

Преподобный перелистал страницы красного с золотом тома, явно знававшего лучшие дни, открыл в самом начале и начал читать, водя пальцем по строчкам:

— «Mensa, Mensa, Mensam, Mensae, Mensae, Mensa». — Он закончил склонять, остановился и повернулся к Элеоноре. — Ты понимаешь?

Она покачала головой.

— Это латынь, язык Древнего Рима. Язык Вергилия, Овидия, Цицерона и Цезаря.

Овидия она знала. Кто в Констанце не знает Овидия. Цезарь — римский император, Вергилий написал «Энеиду», а вот кто такой Цицерон? О нем она никогда не слыхала.

«Кто такой Цицерон?»

— Марк Туллий Цицерон, — начал объяснять преподобный, — считается величайшим оратором во всей истории. В ближайшие месяцы тебе предстоит провести с ним немало времени. И что-то подсказывает мне, что вы станете добрыми друзьями.

Между ними с беем было условлено, что преподобный будет приходить дважды в неделю, по понедельникам и четвергам после завтрака. Элеонора по-прежнему держалась настороженно, но заниматься ей нравилось: склонения, спряжения, четкость правил и то, как они связаны между собой, даже скрипучий голос наставника — все это завораживало, и она схватывала на лету. Ей не составляло труда вспомнить слово в слово текст, который они читали неделей раньше, самые запутанные философские трактаты не ставили ее в тупик, она улавливала причинно-следственные связи там, где даже сам преподобный их не видел. Однако больше всего поражали ее лингвистические способности. Она щелкала новые языки, как орешки. Спустя три недели после первого урока Элеонора уже овладела начатками латыни, через два месяца переводила длинные пассажи из «Энеиды» и полемизировала с Цицероном. Успехи Элеоноры так вдохновили преподобного, что он начал заниматься с ней еще и греческим, познакомил ее с Аристотелем, Птолемеем, Геродотом, Эсхилом и Блаженным Августином.

Занятия не нарушили привычного распорядка Элеоноры, но вода камень точит. Она по-прежнему проводила большую часть дня в кресле у окна с «Песочными часами» и теми книгами, что выбирал ей ее наставник. Она по-прежнему молчала и отказывалась выходить из дому. Однако изысканная аргументация классиков доставляла ей удовольствие, так же как крупицы волшебства, рассеянные по страницам отточенной прозы: «…и нахлынет на него целая орава всяких горгон и пегасов и несметное скопище разных других нелепых чудовищ»[5]. Она повторяла это снова и снова, пока явственно не начинала различать их всех: горгон, пегасов и нелепых чудовищ, которые летали вокруг нее по комнате.

Но, несмотря на удовольствие от занятий с преподобным, Элеонора не доверяла ему. Особой причины не было, скорее дело было в массе совсем малозначительных деталей. Он часто переносил занятия, ссылаясь на неотложные встречи, которые нельзя было отменить. Задавал странные вопросы о бее. Не раз Элеонора замечала, как он шарит по ящикам полковничьего стола. Однако несколько недель спустя, после того как преподобный начал учить ее греческому, произошел эпизод, который окончательно укрепил Элеонору в ее подозрениях. В то утро преподобный опоздал почти на час и, когда наконец пришел, был чем-то, видимо, расстроен. Он несколько раз задергивал и раздергивал шторы и только потом обратился к Элеоноре. Пока она читала, водя пальцем по строкам, он ходил взад-вперед по библиотеке, покусывая кончик пера. Шуршание его шагов отсчитывало время, как беспокойный метроном. «Недолгое время спустя после кражи Автоликом коров с Эвбойи царь Эврит решил…»[6]

Преподобный дотронулся до плеча Элеоноры, и она остановилась.

— Что ты знаешь про Автолика?

Он переминался с ноги на ногу, и в следующее мгновение шуршащая ткань его рубашки скользнула по ее руке. Элеонора вся сжалась, палец ее замер под строкой:

«Про него написано в „Одиссее“. Он — дедушка Одиссея».

Потом посмотрела на узор красных обоев, припоминая отрывок из Гомера, и написала:

Вдруг узнала рубец, кабаном нанесенный когда-то.

Ездил тогда Одиссей на Парнас, к Автолику с сынами.

Дедом его он по матери был. И был он великий

Клятвопреступник и вор.[7]

— Да, верно, — улыбнулся преподобный, убрал руку с ее плеча и отошел от стола. — Если не возражаешь, сегодня мы попробуем кое-что новенькое.

Он присел к столу, запустил руку в свою сумку и извлек из нее небольшой серебряный футляр, по верхнему краю которого шла выгравированная надпись, потом раскрыл его и извлек свернутый в трубочку листок. Он разгладил бумагу и положил на стол, придавив с каждой стороны пресс-папье. Элеонора увидела греческие буквы, которые почему-то не складывались в слова. Что это все значило — листок и футляр, — Элеонора не знала.

— Вот видишь, — сказал преподобный, — на первый взгляд то, что написано здесь, — бессмыслица. Буквы не складываются в слова. Но все-таки смысл в этих знаках есть. Нам нужно разгадать эту загадку. Это наш сегодняшний урок.

Элеонора оперлась щеками о ладони и погрузилась в изучение букв. Она смотрела и смотрела, полностью сосредоточившись на задании, как поступала всегда, когда пыталась что-то запомнить: цитату, правило, дату, новое слово. Память у нее была превосходная: раз выучив, она никогда ничего не забывала. Но расшифровывать тайнопись — задача не из легких, это все равно что учить язык без учебника, угадывать, что перья, про которые говорится в книжке, — это снег. Элеонора вздохнула, выпрямилась на стуле. Вместо того чтобы концентрироваться на решении загадки, лучше расслабиться и подумать о чем-то другом — тут-то ответ и найдется. Она прикрыла глаза, и перед ее внутренним взором заплясали буквы. Каждая танцевала сама по себе, но вместе они принимали форму разных слов на всех известных Элеоноре языках, пока наконец не сложились в два предложения: «В полдень в среду. За кафе „Европа“».