Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных - Олег Рой

Ева, поджав губы, зыркнула в сторону пахомовской двери — заходи, мол, ждет — и покачала головой. Едва заметно, но явно укоризненно.

Пахомов же глядел на Арину не столько сердито, сколько утомленно:

— Вот так ведь и думал: лучше бы никого не посылать в этот чертов телевизор, чем тебя. Но очень уж просили.

— Что-то случилось?

— Случилось! Неделька начинается, лучше не придумаешь. Мать этого телегероя жалобу на тебя в прокуратуру накатала. Пишет, ты у них деньги вымогала, не то засудишь.

— Вот даже как?

— А ты вроде даже и не удивилась. Не говорю уж чтоб расстроилась.

— Я чего-то в этом роде и ожидала. Не убивать же меня, в самом-то деле.

— Вот даже как? — ППШ повторил не только ее реплику, но даже и интонацию.

— Он следил за мной.

— Кащеев? Угрожал? Руки распускал?

— Нет-нет. Только… смотрел. У него взгляд такой, знаете… Помните, мы в школе пушкинский «Анчар» наизусть учили? «Но человека человек послал к анчару властным взглядом, и тот послушно в путь потек». Вот у Кащеева такой же взгляд, чувствуешь себя мелкой козявкой у ног сияющего владыки, все, что велит, сделаешь.

— Гипнотизер, что ли?

— Не то чтобы гипнотизер, но взгляд тяжелый. Почти невыносимый.

— Зачем ты к ним вообще полезла?

— Ну а как еще? Сидит-то невиновный! — воскликнула Арина и уже тише добавила. — Судя по всему. Вот, видите, результаты вскрытия, — она подтолкнула к ППШ прихваченную с собой папочку.

Тот сурово сдвинул брови, но на бумаги взглянул.

— Почему — невиновный?

— Ну как же! — Арина ткнула пальцем в отмеченный Плюшкиным снимок с «небольшой гематомой в области левой скуловой кости». — Вот! Видите? Мальчика ударили, и уж от этого он упал и убился насмерть. А ударили — справа! — торжествующе подытожила она.

— К Плюшкину ходила? — устало вздохнул полковник юстиции.

— Ну ходила, — с некоторым вызовом призналась Арина. — А что, нельзя?

Он неопределенно пожал плечами, изучая снимок.

— Ну «справа» и?

— Так Гулявкин-то — левша! — Арина даже пальцем перед собой потрясла — для убедительности. — Причем не какой-нибудь там амбидекстр, а вполне ярковыраженный левша. Да еще и с правым плечом у него что-то. Это пусть медики определяют, мог он вообще с правой руки ударить или нет.

Пахомов с минуту молча разглядывал Арину, как нечто диковинное.

— С чего взяла, что левша? Ты уж не в колонию ли каталась?

— Ну… — она потупилась.

Суровый ППШ, улыбнувшись, превратился в уютного «Пахомыча»:

— Уволить тебя, что ли? Как спокойно жилось бы.

— И потом, смотрите сами, — продолжала Арина, не обращая внимание на «уволить». Таким голосом об увольнении не предупреждают. — Кащеев за мной следил, мамаша его жалобу накатала. Зачем? Не так уж глобально я их и побеспокоила. А они забеспокоились.

— Испугались, думаешь?

— Похоже на то. Только я не понимаю, чего именно. Хотя если Кащеев явился за своей супругой, когда мальчик был еще жив, это очень многое меняет. Он-то рассказывает, что пришел и обнаружил бездыханное тело сына, а на самом деле?

— Кто сказал, что он раньше пришел?

— Свидетель, Пал Шайдарович.

— Три года спустя? Разве этот… как его…

— Скачко, — подсказала Арина, хотя была уверена: фамилию «летучего» следователя суровый ППШ прекрасно помнит. И цену ему отлично знает. Просто перспектива повесить на родное подразделение очередную проблему его не радует, вот и тянет. А чего тянуть? Ясно же, что Арина, раз уж явилась, не уйдет. Да и проблемы никакой нет, даже наоборот.

— Скачко… — повторил Пахомов. — Он не всех опросил?

Арина неопределенно повела плечом — ну, дескать, выходит, что не всех.

— Ну да, ну да. Свидетель, говоришь? И…

— И. — твердо повторила она. — Вся картина меняется.

Бегло просмотрев протокол допроса Елизаветы Григорьевны Лещенко, Пахомов хмыкнул?

— М-да. Сомнительная история. И что ты хочешь? Возобновить?

Она вздохнула так тяжко, что за пахомовской спиной шевльнулась солнечно-золотистая штора. Или то был сквозняк?

— Не трясись, — буркнул ППШ. — Понимаю. Картину уже представляешь?

Арина покрутила ладонью:

— Приблизительно. Когда Кащеев в этот дом пришел, Витя тогда еще жив был, сидел там играл потихоньку, а эти двое уже в отключке по углам валялись.

— И Кащеев впал в ярость?

— Еще бы! Он даже когда на студии про это рассказывал, хотя три года уже прошло, а он весь прямо кипел… прищурился, глаза сверкают, чуть зубами не скрипит. Сперва он на Гулявкина кинулся — Гулявкин это, кстати, помнит, и даже как мальчик закричал, помнит, хоть и не уверен. Кащеев Гулявкина по голове приложил — каблуком в висок, сам так сказал — и тот, естественно, отключился. Дальше я точно не знаю, но думаю, Кащеев и к Софье в том же остервенении бросился, а мальчишка ринулся мать защищать, ну хотя бы попросить папочку любимого, чтоб мамочку не трогал. А тот уже в раж вошел, отшвырнул пацана, ну и…

— …и тот, падая, об угол приложился, — завершил ее рассуждения Пахомов.

— Ну да, — Арина нетерпеливо мотнула головой. — Может, Кащеев Софью тоже ударил, но она не скажет. Но, может, и нет. А мальчик-то меж тем лежит и не шевелится, тут Кащеев опомнился, давай его поднимать, а он…

— …а он не дышит, — без всякого выражения проговорил ППШ.

Арина вдруг вспомнила, что младшего Пахомова тоже зовут Виктором. Ну да, он давно взрослый, и отец не столько им гордится, сколько стыдится, но ведь когда-то он был маленьким! И она заговорила быстро-быстро:

— Да нет, Пал Шайдарович, нет же, в этом-то все и дело! Это Кащеев так решил, что Витя мертвый. Ну сгоряча. А мальчик ведь еще жив был!

— Жив?! — Пахомов даже в кресле привстал, словно решил, что ослышался.

— Жив, Пал Шайдарович, — подтвердила Арина. — Это не я говорю, это Семен Семеныч говорит. Там следы пепла в бронхах, то есть он дышал еще, когда его в печку совали.

— Так зачем же этот… папаша, — проговорил, как выплюнул, Пахомов, — зачем же он его в печку-то?

— Испугался. Мальчик без сознания, не реагирует, кровь на голове, дыхания, видимо, не слышно — он и решил, что убил. И давай соображать, как вывернуться. Поэтому в печку и засунул. Ведь глупее и придумать нельзя — зачем в печку, неужели не найдут? Он тогда в студии странную фразу сказал, только я сразу не поняла: его спросили, сразу ли он стал сына искать, а он… я, говорит, первым делом в печку заглянул.