Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

– Сумасшедшая страна… – запаленным голосом сказал лейтенант «зеленых беретов», разглядывая лежащего парня. – Что за сумасшедшая страна… Президент подписывает капитуляцию, министры выносят хлеб-соль по их кретинскому обычаю… а эти продолжают драться. Сумасшедшая страна! – уже почти выкрикнул он с прорвавшейся растерянной злостью.

Стоявшие рядом румыны молчали. Но, когда лейтенант достал «беретту» и ловко прицелился в мокрый от пота лоб под светлыми прядями налипших волос, один из них – рыжеусый невысокий плутоньер – вдруг положил свою корявую руку на запястье американца.

Офицер изумленно дернулся – и ощутил неожиданно тяжелую, мужицкую силу пальцев плутоньера. Американец вспыхнул. Он мог одним ударом выбить дух из этого идиота, но… но на лицах остальных румын было написано что-то непонятное, и американец раздраженно поинтересовался, переходя на румынский:

– Что случилось?! Он еще жив.

– Вот именно, – спокойно сказал румын. – Не надо в него стрелять, лейтенант. Мы понесем его к машинам и доставим в наш госпиталь.

– Что?! – лейтенант не поверил своим ушам. – Его?! Отпусти, ублюдок!

– Не надо, – сказал румын, и пистолет выпал на хвою из мигом онемевших пальцев «зеленого берета», а сам он согнулся на сторону. – А то ведь шлепнем вас, а потом скажем, что геройски погибли в бою.

– Он же убил троих ваших! – выкрикнул американец. Распрямился, растирая запястье и не решаясь нагнуться за пистолетом.

Плутоньер отпустил руку и сказал вдруг с отчетливым презрением:

– Он свою Родину защищал. Если ты это понять можешь, гость залетный… Виктор, Йонел! – окликнул он двоих с готовностью подошедших солдат. – Носилки делайте, русского понесем.

– Может, ну его? – неуверенно подал голос кто-то из солдат. На него обернулись хмуро остальные.

– Все мы люди, – сурово сказал плутоньер. – Все в Бога веруем. Хватит кровь после боя лить. И так уж… – он не договорил и стал смотреть, как по стволу сосны спускается любопытная белка.

* * *

– Вот так все и вышло, – Сережка вздохнул. – Юрку я и не видел больше… наверное, он погиб. Добрался я до Воронежа, а отчим Юрки уже мертвый. Я хотел у казаков остаться, а они говорят – маленький… хотели к пионерам сдать, а там мне говорят – такой, как ты, воевать не должен. А что я должен?! – В голосе Сережки прозвучала обида. – Крупу переводить?! Я и сбежал. Пошел на тот кордон, на Веселый. А от него одно пепелище…

– Ты думаешь, – Боже осторожно пошевелился, – что тот парень, Юрка, обманул тебя?

– Нет! – Сережка дернулся возмущенно, чуть не опрокинул с ящика кружку с чаем. – Нет, он не такой… был. Просто что-то случилось, – печально и уже тихо сказал Сережка. – Я думал маму с Катькой искать. Дошел до Грибановки… ну, где сторожка… а там тоже все сожжено, местные говорят – да, была жена офицера с девочкой, но лесник и свою семью, и мою маму с Катькой увел в лес. Куда – не знают… Ну, я и вернулся в Воронеж.

– И стал воевать, – сказал Боже.

Сережка вздохнул, пожал плечами. Отпил чай.

– Ну и стал…

– Ты не думай, я не смеюсь, – негромко сказал Боже. – У меня тоже мама погибла. И сестрички. У нас тоже война. Мы с отцом были в горах. Налетели американцы и сожгли наше село напалмом.

– И… – Сережка не договорил.

Боже зажмурился:

– Всех… У нас маленькая земля, – черногорец открыл сухие глаза. – Наше ополчение разбили, и мы с отцом бежали к вам. А тут и у вас началось… Мы пошли воевать. Отец тоже был снайпером. Только десять дней назад его убил тот… ну, тот, которого застрелил я. И я теперь один. Даже наши, наверное, думают, что я погиб.

Кажется, Сережка хотел что-то спросить. Но в углу раздалось какое-то неясное поскребывание, мальчишка быстро встал, достал из кобуры небольшой обтекаемый «глок» и, пройдя в угол (тени почти скрыли его), прошептал:

– Кто?

– Смерть телепузикам, – раздался как из-под земли тонкий голос.

Сережка присел, что-то отодвинул. Боже всматривался, но мог различить только его спину с торчащими под майкой лопатками да какую-то неясную тень в небольшом отверстии у самого пола. Слышался ускользающий шепот: «Нет… да… пять… а они… я не боюсь… иди…» Тень пропала; Сережка встал, что-то задвинул и вернулся. Хотел сесть у огня, но передумал, сел рядом с Боже.

– Так ты не один, что ли? – напрямую спросил черногорец.

Сережка вздохнул, опять пожал плечами, зверски почесал коленку. Снова дернул плечами:

– Ну… вроде того. Это так. Ребята из нашей школы, из секции… кто остался… вообще ну… Боже, – вдруг выпалил он, – ты умеешь делать самодельные мины? Ну, из всякой там разной штуки – ручки, часы?

– У тебя блокнот есть? – без раздумий спросил черногорец.

За месяц до этого…

Лейтенант Берковитц узнал лежащего в постели человека сразу. У лейтенанта была хорошая память на лица, и уж тем более нелепо было бы не знать в лицо того, кого идешь «брать».

«Медаль Конгресса, – с вожделением подумал офицер, удовлетворенно разглядывая еще не старое, хотя и измученное лицо бессильно откинувшегося на подушку партизанского командира. – Можно будет сказать, что он сопротивлялся… хорошо бы найти в доме оружие…»

Он пожалел, что не прихватил пару трофейных стволов. Взять вооруженного врага – это вовсе не то что раненого и ослабшего.

– Это он, сэр? – быстро спросил капрал Галиенди.

– Не сомневайтесь, он, он! – радостно подтвердил информатор. – Бабка его тут прятала, карга старая!

– Мы оценим ваши усилия, – процедил Берковитц, даже не повернув головы в сторону предателя, и тот замолк.

Лейтенант же с интересом продолжал разглядывать узкое, правильных очертаний лицо, решительный подбородок… Глаза Батяни – серые, а Берковитц почему-то думал, что они будут черными – смотрели с усталым, равнодушным презрением, и американец понял с восторгом, что затравленный зверь больше не может бороться. Светло-русые волосы русского на висках были седыми почти полностью, седина пробивалась в довольно длинной челке.

«Ему тридцать три года, – подумал лейтенант, – как Иисусу. Смешное совпадение!»

Берковитц кашлянул и, значительно посмотрев на Галиенди, заговорил по-русски:

– Вы достаточчно понимаече мена?

– Не ломайте язык, я понимаю английский, – голос у лежащего партизанского командира был хрипловатый, простуженный.

– Это хорошо, – переходя на родной язык, Берковитц позволил себе высокомерно улыбнуться: конечно же, русский должен его понимать! Это ведь язык мировой, а не их жалкое смешное лопотанье… – Я – лейтенант армии США Джесс Берковитц, арестовываю вас как главаря террористической банды, согласно резолюции ООН и распоряжению командования международных сил… Позже вам будут предъявлены официальные обвинения в совершенных вами преступлениях. Протяните руку… Сержант, наручники, – Берковитц повернулся к Галиенди.