Честь семьи Лоренцони - Донна Леон

Палаццо Лоренцони был расположен неподалеку от здания муниципалитета, но Брунетти пришлось сделать крюк и, минуя кинотеатр «Россини», вернуться к нему по Понте-дель-Театро, перекинутому через Большой канал. Здесь он остановился на минутку, чтобы понаблюдать за ходом реставрации зданий, стоявших по обеим сторонам канала. Когда он был мальчиком, воду в каналах постоянно очищали, и потому она была такой прозрачной, что в ней можно было купаться. Теперь же очистка воды превратилась в грандиозное событие, настолько редкое, что всякий раз, во время проведения этого мероприятия, местная пресса принималась на все лады воспевать предприимчивость муниципальных властей. И теперь вряд ли кто рискнул бы искупаться в здешних водах.

Наконец он добрался до палаццо, мрачного четырехэтажного здания с окнами, выходящими на Большой канал. Позвонил в дверь и, не дождавшись ответа, позвонил снова. Из переговорного устройства раздался резкий мужской голос:

— Комиссар Брунетти?

— Да, это я.

— Входите.

Замок щелкнул, и дверь отворилась. Брунетти вошел и оказался… в саду, да таком огромном, какого вовсе не ожидал увидеть в этой части города. Только самые зажиточные горожане могли себе позволить построить здесь особняк, заняв при этом столько земли, и только их счастливые наследники имели право на то, чтобы впоследствии поддерживать эту роскошь в надлежащем состоянии.

— Сюда, — позвал его голос из-за двери, расположенной на площадке лестницы, ведущей на второй этаж. Брунетти начал подниматься по лестнице. Наверху его уже ждал молодой человек в двубортном синем костюме. У него были темные волосы; на лбу торчал забавный хохолок, который он пытался убрать, зачесывая волосы назад. Когда Брунетти поднялся, он протянул ему руку:

— Добрый вечер, комиссар. Я Маурицио Лоренцони. Дядя и тетя уже вас ждут.

Его вялое рукопожатие было из числа тех, после которых Брунетти хотелось вытереть руку носовым платком; однако его несколько обескуражил взгляд Маурицио — прямой и бесстрастно-холодный.

— Вы уже говорили с доктором Урбани? — осведомился он с удивительной учтивостью.

— Да, говорил, и, похоже, тот опознал снимки. Это ваш кузен, Роберто.

— Значит, не осталось никаких сомнений? — спросил он на всякий случай, заранее зная ответ.

— Боюсь, что никаких.

Молодой человек сжал руки в кулаки и, засунув их в карманы пиджака, потянул вперед, натягивая пиджак на плечи.

— Это их просто убьет. Даже не представляю, что станется с тетей.

— Мне очень жаль, — искренне признался Брунетти, — может, будет лучше, если вы сами им скажете?

— Не думаю, что смогу это сделать, — отозвался Маурицио, глядя в пол.

За долгие годы службы не раз оказываясь в подобной ситуации, Брунетти еще не встречал человека, готового снять с его плеч этот груз.

— А им известно, что я уже здесь? И откуда я?

Маурицио кивнул и поднял глаза.

— Я был вынужден им сообщить. Так что они, в общем-то, знают, чего можно ждать. Но…

— Одно дело — ждать, а другое — когда ожидание теряет всякий смысл, — закончил за него Брунетти. — Думаю, сейчас самое время поговорить с ними.

Маурицио повернулся и пропустил Брунетти в дом, оставив дверь открытой. Брунетти сделал маленький шажок назад и аккуратно закрыл дверь, но молодой человек, похоже, этого даже и не заметил. Он провел Брунетти по гулкому коридору с полом, выложенным мраморными плитами, к массивным двустворчатым дверям орехового дерева. Даже не постучавшись, он настежь распахнул их и посторонился, пропуская Брунетти в комнату.

Брунетти сразу же узнал графа по фотографиям из газет: великолепная седая шевелюра, горделивая осанка и квадратный подбородок, который так напоминал подбородок Муссолини, что постоянное напоминание об этом изрядно его утомляло. И хотя Брунетти знал, что графу около шестидесяти, аура его энергичной мужественности создавала впечатление, что он лет на десять моложе. Граф стоял у большого камина, опустив взгляд на букетик увядших цветов, лежавших в очаге; но когда Брунетти вошел, повернулся к нему лицом.

Сжавшись в комочек в огромном кресле, стоявшем в другом конце комнаты, на него испуганно уставилась маленькая, ссохшаяся, похожая на птенчика, женщина. Она смотрела на него с таким ужасом, будто сам дьявол явился по ее душу. А ведь она права, с горечью подумал Брунетти. Его вдруг пронзило безотчетное чувство жалости к этой несчастной женщине, чьи тонкие, высохшие руки нервно сжимали острые колени. Графиня была моложе своего мужа, но выглядела так, что вполне могла сойти за его мать. Кошмар, в котором она жила последние два года, состарил и иссушил ее, капля по капле выжимая из нее жизненные силы. Брунетти вспомнил, что когда-то она считалась одной из первых красавиц в городе; несомненно, благородный овал ее лица еще хранил остатки прежней привлекательности, но в остальном ее лицо походило на безжизненную костлявую маску.

Прежде чем граф успел о чем-либо спросить, она опередила его, причем голос ее прозвучал так тихо, что его практически не было слышно:

— Вы из полиции?

— Да, ваше сиятельство.

Граф отошел от камина и, протянув руку Брунетти, крепко сжал его пальцы. Его рукопожатие было весьма энергичным, особенно в сравнении с вялым рукопожатием племянника.

— Добрый вечер, комиссар. Прошу прощения, что ничем не могу вас угостить. Думаю, вы понимаете.

У него был очень глубокий и вместе с тем удивительно тихий голос, почти такой же, как у графини.

— Я пришел, чтобы сообщить вам печальную новость, ваше сиятельство, — собравшись с духом, выговорил Брунетти.

— Роберто?

— Да. Его больше нет. Его… его останки нашли недалеко от Беллуно.

С другого конца комнаты донесся едва слышный голос графини:

— Вы в этом уверены?

Взглянув на нее, Брунетти испугался: ему показалось, что она буквально за несколько минут усохла еще больше, съежившись между массивными подлокотниками своего огромного кресла.

— Да, госпожа. Мы показали рентгеновские снимки его зубов Dottore Урбани, и тот сразу же опознал их.

— Снимки? — недоумевающе переспросила она. — А что с его телом? Его кто-нибудь опознал?

— Корнелия, — мягко начал граф, — дай комиссару закончить, а уж потом мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.

— Лудовико, я хочу знать, что случилось с его телом. Я хочу знать, что произошло с моим мальчиком.

Брунетти снова обернулся к графу; тот молчаливым кивком дал ему понять, что можно продолжать.

— Его зарыли в землю. Очевидно, тело пролежало там какое-то время, по меньшей мере год. — Брунетти сделал паузу, надеясь, что они сами догадаются, что могло стать с телом, пролежавшим год в земле, и не заставят его им это объяснять.