Ждать ли добрых вестей? - Кейт Аткинсон

Сегодня Банджо впал в летаргию, гулять не пожелал и улегся в тепле перед газовым камином. Вот спасибо тебе, подумала Реджи, — вечер был мерзостный, ветер то и дело поднимал и ронял латунный молоток на двери, и Реджи казалось, будто кто-то в отчаянии стучится в дом. Кэти вернулась на Грозовой перевал.[68]Мамулин призрак ищет Реджи. Скоро вернусь. Je reviens. Или же никто и ничто.

Приходит вечер, все гуще тьма.[69]

Все брезгливо отодвигались от пьяного, который рухнул и застыл, и Джексона уколола совесть. Он однажды арестовал человека за пьянство и дебош, а выяснилось, что у того кровоизлияние в мозг после сотрясения, — чуть не помер прямо в камере. Припомнив эту историю, Джексон встал на колени — осмотреть распростертое тело.

Так он вблизи разглядел ноги женщины в красном, облаченные в зверские туфли на шпильках — полуфетиш-полуоружие. Как-то раз одна тетка, вылитая банши, набросилась на него, размахивая туфлей, — Джексон пытался утихомирить очумелый девичник и чуть на собственной шкуре не познал, что значит «умереть какие туфельки». Принадлежали они, если память не изменяет, матушке невесты. Джексон вспоминал, в каком же кембриджском баре это происходило, а тем временем проверял, жив ли пьяный (кто сказал, что мы не многозадачны), и тут поезд опять дернулся, а потом затрясся как припадочный все сильнее и сильнее. И он набирал скорость — в текущих обстоятельствах это вряд ли на пользу. Пахло гарью — жженой резиной и зловонными химикатами, и что-то истошно визжало, словно металл скреб по металлу. Джексон чувствовал, как поезд раскачивается, точно канатоходец.

Господи Иисусе, подумал он, ну вот пожалуйста. Нет, путь не в Лондон, нет, путь не к славе — нет, поезд мчится в ад.

Люди завопили, женщина в красном завопила тоже. Джексон потянулся ее утешить (или хотя бы заставить умолкнуть), но вагон накренился, и женщина исчезла из поля зрения.

Джексон надеялся, что с машинистом в будке сидят ангелы, что машинисту дышать нечем — столько в будке пернатых крыл, и что напарником у машиниста Гавриил лично. Надо ли говорить, что Джексон в ангелов не верил, однако in extremis готов был принять к рассмотрению что угодно. Более того, он надеялся, что известный бродяга, Ангел Севера, поймал попутку в Гейтсхеде и сейчас обучает свою ржавую паству ездить по рельсам.

В голове всплыла песня «Встань к рулю, Христос»[70]— это, пожалуй, несколько перебор, но, если Дева Мария уберет ногу с автоматического тормоза и слегка их придержит, Джексон будет не против.

Вагон выровнялся, Джексон подумал было, что пронесло, и тут накренило опять, но на сей раз угол вышел больше прямого, и вагон опрокинулся. Поезд идет до Уэверли, сказала старуха — и все-таки ошиблась. Поезд шел сюда и отсюда никуда не пойдет.

С железнодорожной катастрофой не поспоришь. Вокруг в балаганной карусели летали вещи и люди, а освещали все это лишь металлические искры и закоротившая электрика, неприятно мигавшая наверху. Инстинктивно пытаясь защитить пьяного, Джексон упал на него сверху. Будь у него время на раздумья, он спасал бы кого другого (маленькие дети, просто дети, женщины, животные — вот Джексонов список, ровно в таком порядке). Впрочем, без разницы: как выяснилось, когда поезд сходит с рельсов, особо не повыбираешь, куда падать и что делать. И в катастрофическом хаосе свободного падения без толку держаться. Шум стоял оглушительный — Джексон никогда такого не слыхал (даже на войне), и тишины не предвиделось, потому что поезд, во всяком случае этот вагон, ехал дальше на боку. Ладно, время замедлилось, при катастрофе время замедляется, но сколько еще это будет длиться? А вдруг вагон никогда не остановится? А вдруг это ад? И Джексон умер? А что, если умер, все должно так ужасно болеть?

Наконец вагон замер. Темнота кромешная, и секунду — ни звука, будто время застыло. На один зловещий миг Джексон заподозрил, что все остальные мертвы. Потом люди закричали, застонали, завопили. Может, вот это — ад? Тьма, горелая вонь, дети зовут матерей, матери зовут детей, и все плачут и стонут. Ничего более похожего на преисподнюю Джексону в голову не приходило.

Поблизости кто-то заскулил, точно больная собака. Женщина, кажется женщина в красном, все твердила: «Нет» — снова и снова. Зазвонил мобильник — мелодия на редкость неуместная, тема из «Высокого чапареля».[71]Мужской голос пробормотал: «Помогите кто-нибудь, ради бога, помогите». У Джексона, прирожденной овчарки, рефлекс на мольбу о помощи, но он не понимал, откуда доносится голос, — больше не было ни верха, ни низа, и вперед-назад тоже отменены. Он чувствовал что-то теплое и мокрое — видимо, кровь, но поди пойми, его или чужая. Вокруг темные силуэты и предметы — не разберешь, то ли сумки, то ли тела. Повсюду битое стекло, а когда он опасливо шевельнулся, кто-то тихонько вскрикнул от боли.

— Простите, — шепнул Джексон.

Где тут вообще что? Вагон не переворачивался, в этом Джексон почти не сомневался, а значит, там, где раньше был потолок, теперь окна. Запах горелого все сильнее, аварийка не включена, но где-то подальше — тусклый свет, который не предвещает ничего хорошего, и воняет пережженной проводкой. Здесь нужна эвакуация, и срочно.

Он решил пробираться туда, где крыша (что ни шаг, то «простите»), — там проще найти точку опоры, если вылезать через окно.

— Помогите, — повторил голос, и Джексон сообразил, что говорят внизу, — он ползет по говорящему.

Господи боже. Лезешь по спинкам кресел, по головам, забываешь все, чему тебя мама учила, — но на деле иначе, на деле так не выходит. (В ином временном измерении, где жизнь его текла как обычно и Джексон не ждал смерти в любую секунду, он хотел бы сесть и написать записку потомкам, записку Марли: «Ты захочешь остановиться и помочь другим. Немедленно прекрати!»)

Он отодвинулся, насколько мог.

— Спокойно, приятель, — сказал он, один раненый солдат другому, — сейчас мы тебя вытащим. — (Своих не бросаем.)

Он осторожно пощупал, обхватил парня руками, словно утопающего к берегу тянул. Поволок, потащил туда, где должна быть крыша. Если б подумал логически, может, сообразил бы, что рискует повредить спину, таща человека, как мешок с углем, но логики в этом сумбуре не было. По одному, решил Джексон. Вытащу их по одному.