Четверги в парке - Хилари Бойд

Джини вздохнула.

– Рэй… ничего у нас не получится.

Она встала.

Он поднялся вместе с ней, отряхивая куртку.

– Тебе решать, – сказал он и погладил ее по щеке. На мгновение она позволила себе раствориться в его нежном прикосновении, боль потери нависла над ними, словно хищник. Она нагнулась за сумкой и кейсом.

– Мне пора.

* * *

– Если не возражаете, мы хотели бы побродить здесь сами, – попросил Джордж агента, и тому пришлось выйти.

Агент лениво прислонился к открытой двери своего Peugeot, приложив к уху свой серебристый мобильник, а Джордж, взяв Джини за руку, повел ее на второй этаж, в потрясающую спальню, «хозяйскую спальню», как говорил агент.

– Только взгляни на этот вид!

Перед домом простиралась долина, окно выходило как раз на холмистые Блэкдаун-Хиллз. Солнечный свет испещрил склоны холмов и розовато-белые яблоневые цветы в саду. На лугах бродили овцы. Настоящая карикатура пасторальной идиллии.

– Представь, как мы просыпаемся утром и видим все это.

– Красиво, – согласилась она, оставаясь внутри безразличной.

– Не слишком большой, но достаточно места для всей семьи, – не унимался Джордж. – Если мы подпишем договор, Джеймс говорит, то сможем переехать к концу лета. Никаких препятствий нет, хозяин умер примерно год назад, и его родственники хотят как можно быстрее продать особняк, – он обнял Джини за плечи, что было совершенно несвойственно ему. – Представляешь, как Элли будет бегать в этом саду? – Он посмотрел через плечо Джини и показал рукой. – Смотри, там, на старом дубе, даже есть качели.

Его восторг одновременно умилял и внушал ужас. Джини поняла, что уже попала в ловушку. Если она ничего не скажет и ничего не сделает, то проведет здесь всю оставшуюся жизнь. Что говорил Рэй? Нет пути, который привел бы нас к счастью?

– Где ближайший город?

– Джеймс сказал, это Хонитон и Чард. Довольно уединенное место, признаю, но деревня чудесная. И море недалеко.

Джини попыталась представить себя здесь. В восемнадцать лет она покинула родительский кров и уехала в Лондон учиться на медсестру, и ее первым домом стало общежитие на Рассел-Сквер, мрачное, унылое здание, но место, где оно располагалось, казалось ей тогда центром Вселенной. Это было сорок два года назад. Она смотрела на мужа, пока он с серьезным видим разговаривал с этим прилизанным молодым человеком. Судя по его уверенности, он, казалось, задумал это уже давно.

Джордж сиял от возбуждения, пока они ехали домой по шоссе А303. Он постоянно оглядывался на Джини и улыбался ей ободряюще, пока она не почувствовала такой сильный гнет, что едва не закричала.

– Можем сразу же выставить дом на продажу, но это неважно, даже если его не сразу купят, мы справимся. Главное – заполучить ректорий, а со временем перестроим там все на свой вкус; он вполне пригоден для жилья, как ты думаешь?

Джини не ответила, и он продолжал:

– Ты все время молчишь, старушка. Знаю, ты была против переезда вначале, но сейчас, увидев этот дом, ты, наверное, передумала, да?

Но она по-прежнему не отвечала.

– Давай же, Джини, говори. Что тебе не нравится? Место? Или размер? Скажи мне, – рассмеялся он. – Должен признаться, ты ведешь себя странно с тех пор, как тебе исполнилось шестьдесят.

Она была слишком зла, чтобы отвечать. Но она знала мужа. Он не перестанет донимать ее, пока она не ответит.

– Я уже сказала, что думаю, Джордж. Мне больше нечего добавить.

* * *

Каждую ночь Джини ждала, как ждут любовника, той минуты, когда Джордж отправится наверх, и она сможет укрыться в своей спальне. Там она плакала – большими, беззвучными слезами, завернувшись в жаркое одеяло так, что почти нечем было дышать. Она плакала не только из-за Рэя. Слезы вызывало воспоминание о нем, но потом она начинала оплакивать свое нелегкое детство, болезнь и смерть ее брата, ложь, в которой она жила с мужем после того, как он покинул ее спальню, и того человека, в какого превратился ее Джордж. Слезы должны очищать, думала она, но эти слезы, напротив, порождали что-то мучительно бесчеловечное, почти жестокосердное и такое мощное, что, казалось, разорвет ее на части.

Однако каждую ночь происходило одно и то же, каждую ночь она начинала плакать – даже ждала этого – и не могла остановиться, пока, изможденная, не проваливалась в сон.

– Мам, ты выглядишь ужасно.

Дочь пристально смотрела на нее, пока Джини садилась к ней в машину. Элли с заднего сиденья тянула ручки к бабушке.

– Джин, иди сюда, смотри, у меня сумка и зонтик. – Малышка помахала ярко-розовой сумкой, из которой торчал зеленый зонтик с динозавриками. Джини поцеловала протянутую ручку.

Шанти ждала, положив руки на руль, пока Джини не пристегнулась.

– Может, мне пересесть к Элли, чтобы она спокойно сидела?

Шанти покачала головой, ее светлые волосы, убранные в тугой хвост, мотались из стороны в сторону.

– Не надо, ей там хорошо. Надеюсь, она заснет. А то с ней не сладишь.

Было воскресенье, и они собирались на чай к тетушке Норме. Она всегда готовила чай по всем правилам: ломтики белого хлеба с маслом со срезанной корочкой и потрясающая подставка для сладостей с печеньем наверху, пирожными в середине и большим, круглым фруктовым пирогом внизу, который следовало есть руками, конечно же. Вот так, тетушка Норма терпеть не могла вилки для пирогов, она называла их «мерзким изобретением с Континента». Они пили листовой чай «лапсанг сушонг», а не в пакетиках, конечно же, из прекрасных фарфоровых чашек с блюдцами, и тетушка Норма всегда давала Элли особую фарфоровую кружку и наливала немного чая. И к большому удивлению Шанти и Джини ребенок никогда не обманывал ее доверия, не проливая ни одной капли чая на коврик кремового цвета.

– Мам? – Шанти не переставала посматривать на нее, пока они ехали мимо Уимблдон-Коммон. – Ты уверена, что все в порядке? Выглядишь такой уставшей.

– Все хорошо.

– Ты все еще сердишься из-за разговора о том человеке из парка?

– Я… Лучше больше не касаться этой темы.

Шанти нахмурилась.

– Я должна была спросить, мам, ради Элли. Ты бы сделала то же самое, если бы речь шла обо мне.

– Дело не в этом. Все в порядке, правда, дорогая.

– Скажи мне, мам, пожалуйста. Прости, что сомневалась в тебе. Дело не в тебе, просто, когда Алекс сказал мне, что говорила Элли…

Джини положила руку на плечо дочери.

– Я же сказала, дело не в этом.

– Тогда в чем? Папа говорит, ты сама на себя не похожа, он беспокоится, что ты заболела. Пожалуйста, скажи мне… Это из-за переезда? Папа сказал, дом тебе понравился.

– Дом прекрасный, но это не значит, что я хочу там жить. Мне не хочется говорить об этом сейчас, если ты не возражаешь. Все будет хорошо. Правда.