Однажды ночью в августе - Виктория Хислоп

на своих товарищей. Подобно им, он также извлек выгоду из связи между временем и разрушением. Проведя последние месяцы за очисткой корпуса корабля от ракушки и изъеденной солью краски, молодой критянин хорошо изучил этот вечный цикл. Он въелся в его кожу и не вымывался из-под ногтей.

Мужчины уже немало выпили, но официант продолжал приносить им огненную цикудию[15] графин за графином.

– Оставайся с нами! – С этими словами Яннис обнял Манолиса. – Для нас работа всегда найдется.

Манолис оглядел лица своих верных друзей. Какое-то магнитное притяжение удерживало их вместе. Они приняли его в свой круг после той ночи, когда Манолис станцевал зейбекико. Казалось, в их компанию попадали исключительно те, кто успел в свое время хлебнуть горя. Эти люди теперь были ему как родные братья, которых лишила его судьба. Все они оказались в Пирее по разным причинам. И отношения, возникшие между этими мужчинами, были дороги каждому из них, хотя ни один не признался бы в этом.

Согласно новому контракту Янниса, команде предстояло заняться ремонтом огромного танкера. Он был в пять раз больше, чем корабль, над которым они работали в течение последних месяцев, и принадлежал судостроительному магнату, такому как Ниархос и Онассис, – из миллиардеров, более известных в наши дни, чем сами боги. Этот контракт был для Янниса крайне важен, и за хорошую работу команду ждало неплохое вознаграждение. Более того, данный контракт открывал для них безграничные перспективы, поскольку судоходство в то время переживало свой расцвет.

Манолис решил остаться в Пирее, поскольку здешняя жизнь его вполне устраивала. Агати относилась к нему с добротой, ее племянница была очень милой девушкой, его комнату содержали а порядке, а проститутки этажом выше никому не доставляли хлопот, поскольку, как и обещала хозяйка, работали в основном днем.

Иногда, впрочем, Манолис замечал кого-то из них в коридоре, но эти девушки не вызывали у него ровным счетом никакого интереса. Если Манолис был в настроении, он мог составить компанию более молодым членам своей команды и пойти с ними в клуб потанцевать. Однако его общение с девушками только танцами и ограничивалось.

Подобное поведение время от времени вызывало вопросы у его друзей, и они начинали поддразнивать Манолиса.

– Ты, что ли, больше по мальчикам?

В ответ Манолис лишь с улыбкой подкалывал задиру:

– Я-то нет, Петрос, а вот ты, похоже, как раз из таких!

Манолис не выказывал осуждения, если кто-то из его друзей снимал на ночь юнца – таких несложно было найти в Пирее.

Даже если предсказание Агати окажется пророческим и в будущем он найдет новую любовь, в настоящий момент Манолис по-прежнему думал только об Анне. Каждую ночь перед сном он смотрел на ее фотографию. И хотя он больше не выкрикивал ее имя во сне, призрак Анны продолжал навещать его по ночам.

Глава 8

Время от времени Манолис получал письма от Антониса, написанные все тем же неразборчивым почерком. Из них он узнал о смерти своей тети, и эта новость его очень расстроила. Элефтерия Вандулакис была ему как мать, и Манолис переживал, что не смог присутствовать на похоронах. Элефтерия всегда казалась ему довольно крепкой пожилой женщиной. Вероятно, заключил Манолис, она не смогла оправиться после событий той августовской ночи.

От Антониса Манолис узнал и более радостную новость: Мария наконец вышла замуж за врача, который вылечил ее от проказы, и супруги удочерили маленькую Софию. Только сейчас Манолис вспомнил о своей крестнице. Хотя Анна и считала его биологическим отцом девочки, Манолис не разделял ее уверенности. Они всегда старались быть осторожными, но, разумеется, это не давало никаких гарантий. Независимо от того, кто именно был отцом Софии, малышка теперь будет жить у своей тети в Айос-Николаосе, и Манолис был рад, что девочка вырастет в прекрасном городке на берегу моря, а не в крепости Вандулакисов в Неаполи. Ему никогда не нравился их просторный дом с массивной дубовой мебелью и вечным полумраком из-за обилия кружевных занавесок и плотных портьер.

Антонис писал также о своей новой работе и хвастался хорошим жалованьем. Он зарабатывал столько, что построил себе пятиэтажный дом и нижние его этажи сдавал в аренду. Антонис к тому же являлся гордым владельцем автомобиля «триумф-геральд», о чем не упустил случая сообщить своему другу. В Айос-Николаосе ни у кого больше не было такой машины, и все, о чем мечтал Антонис, – это длинная и прямая трасса, на которой можно было бы разогнаться до максимальной скорости. В каждом письме он заверял Манолиса, что у него всегда найдется работа для старого друга.

Единственной женщиной, о которой в своих посланиях упоминал Антонис, была его сестра Фотини. Она все так же жила в Плаке и вместе со своим мужем Стефаносом воспитывала двоих сыновей.

Кроме того, Фотини по-прежнему была единственной, кому Антонис доверил свою тайну. Никто другой не знал о его безответном чувстве к Анне. Ее отказ Антонис считал самым большим унижением в жизни.

Между братом и сестрой существовала сильная привязанность, которая позволяла им говорить друг с другом откровенно, а не ходить вокруг да около.

– Антонис, как долго это будет продолжаться?

– Фотини, я не женюсь ради женитьбы.

– Я такого не говорила, – парировала Фотини. – Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. Когда ты наконец забудешь ее? – (Оба понимали, кого она подразумевает.) – Ты ведь сам признавал, что под конец она тебе даже не нравилась! И это не говоря о том, что прошло уже столько лет после ее смерти.

Антонис знал, что его сестра права. Он цеплялся за чувства, которые давно остыли. Пора было признать, что эта горькая ненависть к мертвой женщине и ее пропащему мужу вошла в привычку. Привычку, которая медленно разъедала Антониса изнутри.

– Ты впустую тратишь свою жизнь, – подытожила Фотини.

– А ты повторяешь слова родителей, – поддразнил ее Антонис, пытаясь свести разговор к шутке.

– Разве ты не хочешь детей?

– У меня уже есть дети, с которыми я могу играть, когда захочу.

Антонис намекал на своих племянников – и действительно, он обожал с ними возиться. Только недавно они со старшим, Маттеосом, гоняли мяч во дворе. Дети Фотини тоже очень любили дядю, особенно когда он катал их на своей новой машине или дарил им дорогие подарки на именины.

Однако полностью пересмотреть свою матримониальную позицию Антониса заставила сущая мелочь. Проснувшись как-то утром, он обнаружил на подушке пару волосков, а на следующий день – еще несколько. Подозрения Антониса подтвердились, когда он тщательно осмотрел свою голову