Московские французы в 1812 году. От московского пожара до Березины - Софи Аскиноф

Грабеж продолжался почти неделю. Местность вокруг Москвы тоже не была пощажена солдатами. Нередко вспыхивали стычки солдат с крестьянами, в которых обе стороны несли потери. К счастью, в пятницу, 6/18 сентября, пожар в Москве практически погас. В субботу, 7/19 сентября, Наполеон вернулся в Кремль, чтобы взять ситуацию в свои руки. Он тут же отдал приказы о борьбе с мародерами. Некоторые из них были арестованы и расстреляны для устрашения. «Но какая дамба могла устоять против такого потока? – вопрошал аббат Сюррюг. – Преступления карались, но грабежи остановить было невозможно». Только в воскресенье, 8/20 сентября, продолжал аббат, «мы наконец перевели дух и поверили, что спокойствие однажды сменит бурю». Не слишком ли поспешной оказалась его радость? Ведь теперь предстояло все восстанавливать. Для начала следовало удовлетворить самые насущные нужды и подвести итог, который обещал быть просто катастрофическим. И все же посреди этого разгрома огонек надежды согревал французскую общину: квартал магазинов, расположенный вокруг Кузнецкого моста, который с некоторых пор уже называли французским кварталом, почти не пострадал. Это отметили все москвичи: квартал каким-то чудом спасся от пламени!

Стало ясно, что французский квартал, расположенный в сердце старой Москвы, по большей своей части уцелел. Многие отмечали это с удивлением. Конечно, не все дома и магазины были пощажены огнем, но все же большая их часть по-прежнему стояла. Если одни тут же начали говорить о чуде, другие, более реалистично настроенные, вспомнили об удивительной и смелой мобилизации французской колонии. Действительно, мужчины и женщины, живущие в этом квартале, без колебаний подвергали свои жизни опасности ради спасения собственного имущества. Едва пожар начался, многие отказались от бегства и постарались сорганизоваться и скоординировать свои действия по борьбе с огнем. Они получили от Наполеона то, что называлось защитой, то есть вооруженную стражу, чтобы охранять их и отгонять возможных грабителей. Стража состояла из пяти человек, выделенных из гренадерской роты императорской Молодой гвардии, и размещалась на Кузнецком мосту. Охрана эта показала высокую эффективность, что признавали многие французы-очевидцы драмы. Маркиз Ж. де Шамбре, полковник артиллерии, свидетельствовал: «Иностранные обыватели, оставшиеся в своих домах, призвали туда военных и тем обеспечили себе самую надежную охрану; таким образом, квартал, в коем они проживали, сохранился почти полностью» 140. Аббат Сюррюг, кюре прихода Сен-Луи-де-Франсэ, подтверждал эти факты несколькими неделями позже в письме, адресованном 8 ноября 1812 года французскому иезуиту, отцу Буве: «Да, мой достойный друг, мы еще существуем; мы живы и здоровы: Sic tamen quasi per ignem141. Провидение хранило нас слишком очевидно, чтобы можно было не заметить его могущественную руку в данных обстоятельствах. Мы прожили четыре дня под огненным сводом; одной искры, сорвавшейся с него, было бы достаточно, чтобы обратить нас в пепел; но, благодарение Небесам, буря шумела вокруг нас, не причиняя нам вреда. Наш квартал единственный уцелел в огромном городе Москве…» И напротив, церковь Святых Петра и Павла из квартала, где жили преимущественно немцы и поляки, оказалась почти полностью разрушена. «Римская католическая церковь святых апостолов Петра и Павла, – печально рассказывал аббат Сюррюг, – к несчастью, сгорела, огонь поглотил оба ее храма, зимний и летний. От пламени спаслось лишь новое каменное здание. Пожар уничтожил часть священных сосудов, украшения церкви и все регистрационные книги крещений, браков и погребений; в завершение несчастья священники этого прихода были бесчеловечно ограблены». Множество прихожан этой церкви отправилось в Германию, Литву и Польшу либо собиралось это сделать. Сами священники оставили это место, за исключением преподобного отца Гиацинта Волыниковского.

Но мобилизация в первые часы пожара для членов французской колонии была совсем не легким делом. Каждый готовился к худшему и просил отпущения грехов у кюре Сен-Луи. Тот отказывался, стараясь в первую очередь вернуть людям надежду и смелость. Требуется быстро собраться, говорил он им, теперь, когда Наполеон щедро предоставил вооруженную защиту. Наконец, поддерживаемые солдатами охраны и энергией своего кюре, французы начали борьбу с огнем, с силой и упорством, граничащими с безумием. Имея весьма слабое снаряжение, главным образом, ведра, они рассчитывали на общие усилия, которые позволили бы им локализовать пожар и, главное, создать периметр безопасности вокруг их домов и магазинов. Аббат Сюррюг, возглавивший «спасателей», рассказывал об этом страшном моменте: это был четверг, 5/17 сентября, когда опасность достигла максимума и огонь угрожал домам, стоящим возле Кузнецкого моста. «Жители этого квартала, уже с узлами на спине, казалось, готовились к этой последней жертве, – писал он, – когда рота фузилеров императорской Новой гвардии, вооружившись ведрами, стала энергично поливать крыши наиболее угрожаемых домов и таким образом спасала их от возгорания до тех пор, пока огонь вокруг не погас, пожрав рухнувшие крыши, а ветер не ослабел и перестал разносить огонь. Это было спасением для всего квартала, который остался самым целым в городе и который представлял собой дугу от начала Кузнецкого моста, идя через Рождественку, потом поворачивал направо, вдоль Маросейки, и заканчивался в конце Кузнецкого моста142. Церковь Святого Людовика, погубить которую могла одна искра, была спасена чудесным вмешательством Провидения»143.

Следует также сказать, что аббат Сюррюг, по словам его соотечественников, демонстрировал незаурядное мужество и являлся одним из тех, кому французский квартал в первую очередь обязан своим спасением. Он скромно повторял слова о роли Провидения, но без его упорства, без силы его характера результат мог бы быть совершенно иным. Актриса г-жа Фюзий также свидетельствовала в этом смысле: «Довольно большое пространство внутри церковной ограды было застроено небольшими деревянными домиками, в которых небогатые иностранцы в любое время находили приют. Пока город был в огне, солдаты рыскали по нему с целью грабежа. Все остававшиеся женщины, дети и старики укрылись в храме. Когда солдаты явились туда, аббат Сюррюг приказал отворить двери и, в полном священническом облачении, с распятьем в руках, окруженный этими несчастными, чьей единственной опорой он был, уверенным шагом пошел навстречу тем одержимым, которые почтительно отступили… Аббат Сюррюг попросил охрану, чтобы защитить эти несчастные семьи, и она была ему быстро выделена» Дипломат Ж. де Местр в свою очередь подтвердил эту версию событий: «Войдя в город, французы отправили пять человек для охраны католической церкви Святого Людовика; она единственная была пощажена и послужила укрытием для многих людей и вещей»144. В действительности, пожар пощадил не только церковь Сен-Луи-де-Франсэ и славившиеся по Москве многочисленные французские магазины, торговавшие предметами роскоши, но и – ирония судьбы! – дом графа Ростопчина. Надо сказать, что дворец московского губернатора был расположен совсем рядом с католической церковью, на улице Лубянка. Таким образом, человек, считавшийся организатором и руководителем катастрофы, косвенно получил выгоду от слаженных действий своих врагов. У некоторых это вызвало обиду, если не сказать ненависть в отношении этого чиновника. Ж. де Местр в дипломатической переписке уточнял, что Ростопчин не лишился даже ни единой книги из своей библиотеки! Когда представляешь себе огромные потери и лишения, выпавшие на долю других, этот факт не может не удивлять.