Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев - Роман Кожухаров

Блондин улыбнулся. Это было сольное выступление Уни! Когда после обучения рекрутов у экспертов в области муштры стали проявляться заметные признаки усталости в превращении сына природы в лейб-гвардейца, они молча или безучастно давали свое разрешение стрелку Уни на выход в увольнение, несмотря на его «залесную улыбку глаз». И этот последний человек превратился в счастливчика. Естественно, не в казарме, там имени у него не было, так как обладатели серебряных шевронов на чисто солдатском жаргоне называли его «улыбчивым», а на улице, точнее сказать, у девушек, он был просто «неутомимым». Быть может, противоположный пол рассматривал его улыбающиеся глаза в совершенно иной перспективе.

«Уни, — продолжал улыбаться Блондин, — стал уже отличным номером, и… — вдруг у Блондина возникло странное чувство, сродни тянущему желудку, — где же он сидит? Нет, чепуха, Уни придет, и иван с ним ничего не сделает». Он снова улыбнулся и постучал спящему Эрнсту ладонью по каске:

— Просыпаемся! Иван бежит!

Эрнст медленно выпрямился и поправил сползший стальной шлем:

— И ты поэтому кричишь, улыбаешься и будишь меня?

Местность была холмистая, разрезанная крутыми оврагами. С точки зрения человеческого разума пройти ее было совершенно невозможно. Глубоко эшелонированные оборонительные позиции с пулеметными гнездами, минометными батареями и рубежами противотанковой обороны, с вкопанными танками и самоходными артиллерийскими установками дополнялись блиндажами, подземными складами боеприпасов, траншеями и ходами сообщений, бесчисленными одиночными окопами и образовывали единую сеть с единой системой огня. Никаких проходов, никаких мертвых зон и непростреливаемых пространств. Совершенство. Единственной ошибкой, оборотной стороной козырной немецкой карты, была открытая спина, осколочные бомбы с бомбардировщиков и пикирующие бомбардировщики.

Когда отделение бежало по лабиринту позиций, никто не говорил ни слова. Блондин тупо смотрел на убитых. Куда ни глянь, лежали убитые русские гвардейцы. На позициях, склонившиеся над своим оружием, они как будто спали. Среди них попадались разорванные на части, раздавленные в ходах сообщения. Кто выжил после атаки с воздуха, попал под прорвавшиеся танки, был расстрелян, раздавлен и вмят в грязь. Блондин уже кое-что повидал на этой войне, но такой массовой гибели, такой жестокости?

«Странно, — он притянул к носу верхнюю губу, — о чем они думали? Первое и самое главное — у них была железная уверенность: здесь немцы никогда не пройдут. Здесь они обломают себе последние зубы. Кроме того, они знали время начала наступления, о своем численном превосходстве в людях, технике и вооружении, и вдруг из этого ничего не вышло! Фрицы пришли не только спереди, но и сверху. И когда минометчики, солдаты противотанковой артиллерии и пехотинцы увидели в небе первые атакующие волны, то они очень удивились отсутствию своих истребителей. На большее у них не хватило времени».

Блондин посмотрел на глубокие следы гусениц «Тигра», на гренадеров, которые перед ним, рядом и позади шли по этим следам, видел, как следующие роты «Тигров» шли вперед, штурмовые орудия, бронетранспортеры и противотанковые пушки, видел связных-мотоциклистов, ездивших в тыл и на передовую, и улыбнулся — вот он, прорыв! Дверь распахнута, и сейчас через нее помчится все, что имеет колеса и ноги, для того, чтобы идти.

Впереди полыхали пожары.

Начали колотить противотанковые пушки, ударили пулеметы — и вновь в небе загудели бомбардировщики.

Эрнст снял шлем и повесил его на саперную лопатку. Лицо его было грязным, лоб — белым и чистым, волосы — мокрые и слипшиеся от пота, маскировочная куртка на груди расстегнута, рукава высоко засучены. В одной руке он держал русский пистолет-пулемет, в другой — флягу.

— У тебя есть еще что-нибудь попить?

Блондин кивнул и вдруг почувствовал жажду:

— Идиот!

Эрнст забыл проглотить воду и, не понимая, посмотрел на него, оставаясь с надутыми щеками.

— Да, именно тебя, Эрнст, я имею в виду. До сих пор пить не хотел, и тут ты мне об этом напомнил! Мог бы молча еще подождать?

— Но если я хочу пить… — Эрнст вытер горлышко фляги своей грязной лапой, тщательно завернул крышку и снова повесил флягу на свою сухарную сумку.

Впереди Ханс крикнул, чтобы подтянулись.

— Теперь поспешим!

Они бежали в ногу, и Блондин заметил, как Эрнст ставит свои запыленные сапоги — параллельно. Про себя он рассмеялся: это была мудрая манера ходьбы — никогда не ставить ноги мысками наружу! Хотя это выглядело элегантно и было хорошо для Курфюрстендамм, но требовало дополнительных усилий, потому что тело при этом легко теряло равновесие. «Параллельно, — объяснял он каждому, кто не хотел его слушать, — ты должен ставить свои ступни параллельно, и у тебя не будет ни мозолей, ни потертостей! Как у индейцев!» Как будто они были лучшими ходоками, чем прусские солдаты.

— Вон там, Цыпленок, — Эрнст показал направо и вперед. — Посмотри, какой тут салат намешали.

Блондин заметил дымящие остовы танков Т-34. Он насчитал их больше дюжины.

— Кто их столько наколотил?

— А за ними еще стоят грузовики и противотанковые пушки.

— Их что, наши танки?..

— Нет, Цыпленок, это, должно быть, «штуки». Когда наши прорвались, русские начали подводить резервы, а те хотели ударить нашим во фланг.

— Хотели!

— Да, когда я снова буду в Берлине и встречу солдат Германа в шарфиках, обязательно их поприветствую.

Блондин рассмеялся. Пошел шире и догнал бежавшего перед ним Петера. Тот сдвинул каску далеко на затылок, на шее у него висела пулеметная лента, пулемет — наискось на плече, лицо его было напряжено и перекошено.

— Закурим по одной, Петер?

Ответа не последовало. Блондин снова достал пачку сигарет и постучал по ее ребру указательным пальцем.

— Ты видел танки?

Он искоса посмотрел на соседа.

— Эрнст думает, что это были уже резервы. Они должны были ударить «Тиграм» во фланг.

Впереди опять загремели танковые пушки.

— Хорошее дело там, впереди, заварилось. Но теперь — успеется.

— Все равно — дерьмо, — проворчал Петер сквозь зубы.

— Ты что? Мы же прорвались! Сейчас иван побежит!

— А мне пофигу. — Лицо Петера было словно серая маска. Желваки перекатывались, пальцы побелели, настолько крепко он сжал пулемет. «Бедняга, — подумал Блондин, — так ему смерть Вальтера ударила по нервам».

— Это ты из-за Вальтера?

Ответа не последовало.

— Ты думаешь, тебе одному так? Я тоже видел, как Вальтер упал. И выл от бешенства. Но чем это поможет?

— Ничем! — это прозвучало, словно скрип зубов. — Пуля в голову, и все прошло! А за что? Можешь ты мне сказать, за что?