Слепой. Один в темноте - Андрей Воронин

иголку к промышленному магниту. Знаешь, такому, которым железный лом таскают…

– Разве это плохо? – Фарино встал, без спроса подошел к бару и принялся в нем рыться, звякая бутылками. – По-моему, лучше все время попадать в кассу, чем, как некоторые, в неприятные истории, из которых их потом приходится вытягивать вашему покорному слуге… – Он вернулся, неся бутылку коньяка и два пузатых, как он сам, но, в отличие от него, изящных бокала, плюхнулся на прежнее место и выставил свою ношу на стол, бесцеремонно отодвинув в сторону пахнущую свежей типографской краской стопку авторских экземпляров. – Не переживай, Саша. За все на свете приходится платить, в том числе и за удовольствие. Помнишь, где-то у Дюма – кажется, в «Графе Монтекристо» – герой попадает в такие стесненные обстоятельства, что вынужден продать часы?

– Не помню, – честно признался Вронский. – И что?

– А то, что за брелоки, которые болтались на цепочке, ему заплатили в несколько раз больше, чем за сами часы. Мораль: дороже всего нам обходятся не предметы первой необходимости, а именно излишества. Умный сукин сын был этот Дюма! Только он забыл уточнить, что уголовно наказуемые излишества обходятся еще дороже.

– Да какая муха тебя сегодня укусила?! – потерял терпение Вронский. – Кто ты такой, чтобы читать мне нравоучения? Ты что, настолько лучше меня?!

– Насколько именно, разберется суд, – хладнокровно парировал Марк Анатольевич, разливая коньяк. – Но что лучше, это научно доказанный факт. Ведь это не я, а ты влип в историю.

– Был бы на месте девчонки мальчишка, еще неизвестно, кто бы из нас влип, – проворчал Александр Леонидович.

– Если бы у бабушки вырос пенис, она бы стала дедушкой, – задумчиво кивая, согласился Фарино. – Кстати, о мальчишках. Я тут нащупал одну контору, которая за скромное вознаграждение предлагает определенные услуги с доставкой на дом. Не желаешь присоединиться? Я проверил, фирма надежная, без подвоха… А?

– Спасибо, – нюхая коньяк, отказался Вронский, но я все-таки предпочитаю противоположный пол.

– На вкус и цвет… – пожал жирными плечами адвокат. – Хотя, судя по тому, каким способом ты их употребляешь, тебе должно быть все равно. Короче, это твое дело. Мы говорили о мальчиках, но я подозреваю, что у него имеются и девочки, в противном случае он потерял бы половину клиентуры… Уточнить?

– Ну, уточни. – Вронский пригубил коньяк. – Но только если фирма действительно надежная.

– Как швейцарский банк! – клятвенно ударил себя кулаком в жирную грудь Марк Анатольевич.

– Тоже мне, эталон надежности… Так у тебя сегодня гости?

– Желанные! – уточнил Фарино, назидательно уставив в потолок указательный палец. Глубоко врезавшееся в отекшую фалангу кольцо укололо зрачок Александра Леонидовича острым радужным блеском крупного бриллианта. – И долгожданные к тому же. Поэтому давай быстренько выпьем за удачу на всех фронтах, и я побежал – сам понимаешь, мыться, бриться и все такое прочее…

– Я быстро выпивать не умею, – заявил Вронский. – Вернее, не хочу. Что мы, в подворотне, что ли?

– Вольному воля. – Фарино поднял бокал. – За удачу! Еще раз поздравляю и, как говорится, извините за компанию…

– Погоди, – остановил его Вронский. – Насчет денег сегодня распорядиться, или ты до завтра подождешь?

– До завтра всякое может случиться, – легкомысленным тоном сообщил Марк Анатольевич, не подозревая о зловеще-пророческом смысле своих слов. – Поэтому, если тебя не очень затруднит…

– Я распоряжусь, чтобы деньги на твой счет перевели сегодня же, – суховато, как всегда, когда речь шла о деньгах, с которыми приходилось расстаться, пообещал Александр Леонидович.

– Распорядись, распорядись, – без тени смущения (тоже как всегда), покивал головой адвокат. При этом на его лоснящейся, будто любовно отполированной лысине вспыхивал и гас яркий световой блик от потолочного светильника. – Буду весьма обязан. Ну, за успех благих начинаний!

Он отсалютовал Вронскому бокалом, как лекарство, выплеснул дорогой коллекционный коньяк в разинутый, толстогубый, оснащенный дорогостоящими зубными протезами рот, глотнул, крякнул, утерся носовым платком и решительно встал.

– Засим позволь откланяться, – произнес он, действительно отвесив Александру Леонидовичу легкий шутовской полупоклон.

– Труба зовет? – насмешливо уточнил тот.

– В гостях хорошо, а дома лучше, – заявил Марк Анатольевич. – Особенно с некоторых пор.

– Твоими молитвами, – ворчливо повторил Вронский.

И это тоже была правда: жениться ему посоветовал все тот же Марк Анатольевич Фарино. То есть, что жениться надо, было ясно и так, без Марка: политику полагается быть женатым, и не просто женатым, а образцовым семьянином. Отсутствие соответствующего штампа в паспорте – это козырь в руках противника: а что это, скажут, господин кандидат до сих пор не женился? Он что же, женщин не любит? И вы станете голосовать за этого извращенца?

Словом, женитьба, как и прежде, в советские времена, оставалась одним из условий успешной карьеры. Но настоял на ней именно Марк, в противном случае Александр Леонидович, верно, тянул бы с этим делом до сих пор: ему, лично, жена была нужна, как прошлогодний снег, и будущий брак обещал стать просто дополнительной статьей расходов. Так все и вышло, да вдобавок их дружеские вечеринки – те самые, которые Марк назвал «уголовно наказуемыми излишествами», – пришлось перенести из апартаментов Александра Леонидовича в хоромы господина адвоката. То-то ему, старому педерасту, дома лучше, чем в гостях…

– Ну-ну, не жалуйся, – запихивая носовой платок в карман щегольского, с золотистым отливом пиджака, снисходительно пробормотал Марк Анатольевич. – Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Положение обязывает, дружок, и при чем тут я? Я тебя в политику дубиной не загонял.

И это, пропади оно все пропадом, тоже была чистая правда. Марк вовсе не гнал его в политику, он просто несколько раз вскользь заметил, что упрямство – первый признак тупости и что во все времена не только большие деньги помогали делать политику, но и наоборот, политическое влияние существенно увеличивало финансовую прибыль. Вронский, относившийся к политикам с брезгливой настороженностью, послал его к черту раз, послал другой, а потом поневоле задумался о многочисленных и весьма заманчивых возможностях, которые упускает, упорно сторонясь участия в политических играх, – и уступил. Это было его решение, так что дубиной над его головой действительно никто не размахивал…

Фарино ушел, распрощавшись с Александром Леонидовичем в свойственной ему шутовской, ернической манере. Вронский остался один. Чтобы не забыть, он позвонил помощнику и распорядился насчет перевода денег, а потом подошел к широкому панорамному окну и долго смотрел,