Фотография с прицелом - Виктор Пронин

Он начал понимать суть происходящего.

– Он им сказал именно те слова, о которых вы только что подумали, Павел Николаевич.

– Неужели это возможно? – мертвым голосом спросил Пафнутьев.

– Это не просто возможно, но и уже состоялось. Остался бумажный шелест – что-то подписать, заверить, согласовать.

– После этого они выйдут на свободу?! – вскричал Пафнутьев.

– Истек срок давности, – ответил прокурор. – Можно было бы устроить суд, но я подумал, что незачем лишний раз позориться перед людьми. Проведем все это в закрытом режиме.

– Они выйдут на свободу, – чуть слышно повторил Пафнутьев, уже без вопроса, потрясенно.

– Выйдут, – подтвердил прокурор. – На полных, совершенно законных основаниях. Со всех организаций, где они работали последние десять лет, пришли прекрасные характеристики. Мол, отличные работники, активисты, даже в художественной самодеятельности участвовали, что-то там на сцене изображали, в образ входили, пели, плясали. А то, что с ними случилось десять лет назад, – несчастный случай. Все они искренне, до самой глубины души раскаиваются в содеянном.

– Надо же, – пробормотал Пафнутьев. – А вот интересно, на бис их вызывали благодарные зрители?

– А это имеет значение? – Прокурор нахмурился и заявил: – Какие-то шуточки у тебя, Паша, запредельные.

– Никаких шуточек. Может быть, наша прокуратура выступит с инициативой?

– Какой?

– Присвоить всем троим звание народных артистов! Медальку какую-нибудь выхлопотать.

– Так!.. Я чувствую, Паша, что у тебя есть мысль. Поделись с руководством.

– Трупы будут.

– Еще?

– Вот только сейчас и пойдут.

– Кто пойдет?! – уже не сдерживаясь, прокричал Алексей Федорович.

– Трупы пойдут.

– Косяком? – спросил прокурор и недобро усмехнулся.

Пафнутьев повертел ладонью в воздухе и ответил раздумчиво:

– Сдается мне, что небольшой такой косячок все-таки будет.

– Хотелось бы знать, трупы сами пойдут? – проговорил прокурор, уже явно куражась. – Или добрые люди поведут их под руки?

– Как получится, Алексей Федорович. – Пафнутьев встал и придвинул свой стул к столу. – По-разному может обернуться.

– Ладно, Паша. Поговорили мы с тобой. Иди-ка ты отдыхать. А то что-то заговариваться начал. В свое оправдание могу сказать, что не я принимал это решение. Так сказал закон.

– Привет закону! – заявил Пафнутьев и прощально махнул рукой уже из коридора.

На скамейке, напротив своего кабинета, Павел увидел привычную уже, чуть сутуловатую фигуру Евдокии Ивановны. Увидев его, женщина поднялась, сделала шаг навстречу и остановилась как раз перед дверью.

– Здравствуйте, Евдокия Ивановна! – радостно приветствовал ее Пафнутьев. – Рад видеть вас в добром здравии! Что случилось хорошего в вашей жизни?

– Ладно, Павел Николаевич. Узнали, вот и слава богу. Впускайте меня в свой кабинет, усаживайте поближе к столу и задавайте ваши вопросы. Что? Где? Почем?

– Что новенького?

– По вашему лицу я вижу, что вы уже все знаете. Да, выпускают насильников и убийц на волю вольную. Дескать, намаялись бедолаги за десять лет, заслужили.

– Что делать! – горестно проговорил Пафнутьев и закрыл лицо руками.

– Как это что делать! – весело воскликнула Евдокия Ивановна. – Исполнять задуманное! Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи, как сказал один не очень умный человек. Но не злобный он был, нет, терпеть его можно было. Мы терпели. Ближайшие соратники его не вынесли, но это уже их проблемы. Нам бы со своими разобраться.

– И желание такое есть?

– Что значит есть, уважаемый Павел Николаевич? Оно всегда было, а сейчас только окрепло. Вы свое дело сделали, назвали преступников по именам, выяснили, кто какую девочку убивал, измывался над ней, жизни лишал. Моя Света тоже свою работу выполнила – оборвала пуговицу на курточке у злодея, десять лет ее в кулачке держала. Как возможность представилась, она тут же вам ее на стол и положила. Видела дочку недавно во сне. Радостная, веселая. Все, дескать, у нас получилось, состоялось, пора за дело приниматься.

– Так и сказала?

– Так и сказала. И привет вам передала.

– Привет с того света? Звучит как-то жутковато, но поскольку я услышал его из ваших уст, то можно допустить, что ничего зловещего меня не ожидает.

– Все у вас, Павел Николаевич, будет хорошо. Из всей этой свистопляски вы выйдете победителем.

– А вы, Евдокия Ивановна?

– Я сделаю все, что положено. Но я не уверена, Павел Николаевич, в том, что выживу. Хотя к этому и не стремлюсь. Моя задача куда скромнее.

– Если я вас правильно понял, все, о чем мы с вами говорили в вашем домике, остается в силе?

– И даже более того. Но случилось и досадное недоразумение. Помните тот молоток, который вам так понравился?

– Как не помнить! – воскликнул Пафнутьев. – Он до сих пор у меня перед глазами.

– С тех пор как в городе стали известны имена убийц, в моем доме побывало великое множество людей. Приходили целые делегации от школ и рабочих коллективов. Деньги несли, вещи, коробки с конфетами. Но молоток исчез.

– Вы найдете ему замену?

– Уже. Он чуть другой, но тоже в рабочем состоянии. А помните, Павел Николаевич, в самом начале нашего знакомства я сразу сказала вам, чем все это закончится? Не забыли? Я заявила вам, что жены у этих подонков окажутся в больницах, у детей обнаружатся опасные заболевания, а рабочие коллективы, где трудились эти сволочи, завалят слезливыми письмами прокуратуры, редакции газет и журналов.

– Да, не забыл. С другой стороны, могу напомнить о том, как я предлагал вам перейти на службу в наше учреждение.

– Но я и не отказывалась! – с улыбкой ответила женщина. – Я и сейчас не возражаю. Как говорится, бери меня – я вся твоя!

– Заметано! – радостно воскликнул Пафнутьев, поднимаясь из-за стола. – Вот отгремят наши грозы, и мы с вами поговорим на эти темы.

– Надеюсь, Павел Николаевич, у нас с вами будет повод встретиться и пораньше, до того как отгремят наши грозы, – уже от двери произнесла женщина странные слова.

Чем дольше Пафнутьев думал о них, тем в большую озадаченность впадал.

К вечеру он довел себя до такой взвинченности, что, уже не колеблясь, позвонил Шаланде и произнес сдавленным голосом:

– Жора, есть разговор.

– Слушаю тебя внимательно, – проговорил Шаланда, устанавливая на столике две кружки.

Пиво в них налито было явно с излишней щедростью. Продавщица знала, кому угождала, несмотря на гражданский наряд Шаланды.