Моя Марусечка - Вера Колочкова

– Ага. Понятно. А ты, значит, все это очень болезненно переживаешь. Я так предполагаю, даже больше, чем все остальные твои родственники.

– Ну почему – больше…

– Да потому! Что я тебя, не знаю, что ли? И тебя знаю, и свекровь твою тоже имела счастье наблюдать на свадьбе. Ты посмотри, посмотри на себя в зеркало! Глаза запали, взгляд совсем безумный… Здесь так нельзя, Марусь. Здесь переживания свои экономить надо, они здесь на каждом шагу тебя подстерегать будут. Здесь жестче надо быть, равнодушней, что ли… Ты давай как-то бери себя в руки.

– Да не получается у меня, Анночка Васильевна! Да и вообще… Как-то все у них не так… Неправильно все как-то!

– У кого – у них?

– Ну, у Никиты с Ксенией Львовной. Переругались все… Виктор Николаевич в больнице, а они ругаются… Ксения Львовна все о своей клинике беспокоится. Хочет, чтоб Никита отцовское место там занял.

– Что ж, оно и понятно. Одним болеть, а другим жить надо. Жизнь, ее ж не отменишь. А ты не встревай. Поверь, это не жестокость, это норма такая. Стереотип поведения. Сиди себе в сторонке, помалкивай. И помни, что ты для них – всего лишь обласканная простолюдинка, не более того. Не забывай свое место в доме. Слишком у тебя стаж для невестки маленький, чтоб иметь право голоса. Вот пообживешься, присмотришься, вот тогда уже и покажешь, на что ты способна…

– Ой, да не то это все, Анна Васильна, не то! При чем тут встревай – не встревай?.. Я и не встреваю, я же вообще говорю! Понимаете, мне в принципе все непонятно! Ксения Львовна даже вот идти в больницу к мужу не хочет. Как это так? Я не понимаю… Говорит, ему там одному лучше… Как это – лучше? Вот мама моя когда в больницу в прошлом году попала, так я там у нее и дневала, и ночевала, все хозяйство забросила…

– Ну, ты сравнила свое молочное хозяйство со стоматологической клиникой!

– Да какая разница, Анна Васильна… Я же о человеке говорю, а не о клинике! Разницы-то никакой…

– А ты, Марусь, не говори, не подумав. И не удивляйся ничему. Просто здесь жизнь такая. Другая, понимаешь? Здесь жизнь человека по-своему переделывает, обтесывает с него сентиментальную рыхлую корочку да полирует до блеска. Здесь с ней, с корочкой, и не проживешь, пожалуй… Эх, Маруся, вот смотрю иногда на тебя и каюсь, что с места твоего тебя сдернула! Может, и не надо было… Да ладно, чего уж теперь. Ничего уже обратно не повернешь… Кто ж знал, что ты так скоропостижно замуж выскочишь! Теперь уж терпи, сама приспосабливайся как-то…

Давно с ней так хорошо Анночка Васильевна не говорила. Можно сказать, с первого дня ее здесь появления так не говорила. И даже человеческое что-то в ее лице высветилось сквозь макияж да модные очки. Хотя и ненадолго. В следующую уже секунду, встрепенувшись, она подобралась в кресле, повела плечами, поправила высокий воротничок белой блузки. Потом произнесла деловито:

– Ну хорошо, раз так. Раз ты у нас такая впечатлительная, то иди, я тебя отпускаю.

– Куда? – подняла на нее удивленные глаза Маруся.

– Как – куда? К свекру своему в больницу! Чем других судить, возьми да и сходи сама! Фруктов купи, воды минеральной… Иди, Марусь. Все равно толку от тебя никакого сегодня не будет.

– Что, правда?

– Правда, правда. Иди. Всем объяви, что я тебя в управление статистики с отчетом отправила. Ну все, Маруся, мне работать надо…

Она тут же, поправив очки, уставилась в бумаги, будто Маруси здесь и не было. Схватив трубку зазвонившего телефона и поворачиваясь в крутящемся кресле, начала строго-задумчиво выслушивать то, что ей говорил неведомый собеседник. Видимо, что-то не совсем приятное говорил, потому что тут же поджались узкой скобкой и без того тонкие ее губы, и очки остро блеснули линзами, как глаза у хищной ночной птицы. Маруся тихо поднялась, на цыпочках пошла к выходу из кабинета, вздрогнув напоследок от резкого, направленного в трубку голоса начальницы:

– Нет! Нет и еще раз нет! Вы меня этим не разжалобите! И предупреждаю вас, что этот вопрос я вынесу на совещание в пятницу! Это в конце концов недопустимо, чтобы…

Что там такого было «недопустимого», Маруся уже не успела услышать. Быстро собравшись и объявив в равнодушное девчачье пространство, что уходит в статистику, простучала каблуками к выходу. И только на крыльце спохватилась, что и не знает даже, как ехать в ту больницу. Впрочем, можно Ксении Николаевне домой позвонить. Нет, лучше Никите…

Прижав к уху маленькое тельце мобильника, она долго слушала нудные длинные гудки и совсем было отчаялась дождаться ответа, как голос Никиты прорезался вдруг резко и испуганно:

– Что случилось, Марусь?

– Ничего не случилось. А почему ты испугался так?

– Да просто ты никогда мне сама не звонишь…

– Ну да. Не звоню. А чего зря время занимать? Все равно ж дома увидимся…

А ведь и правда, не звонит. Мысль эта мелькнула в голове и тут же исчезла, оставив после себя некую досаду. А чего в самом деле звонить-то? Им и вечерами, бывает, особо сказать друг другу нечего. Вот почему бы ему, например, не поговорить с ней раньше так же, как вчера? Неужели для этого надо, чтобы произошло несчастье с Виктором Николаевичем, чтоб затеялся этот откровенный разговор про непростые их семейные взаимоотношения? Странно, странно все это…

Никита ее желанию съездить к отцу в больницу несколько удивился. По голосу было слышно. Но адрес больницы дал. Быстро свернув разговор, Маруся нажала на кнопку отбоя, запихнула телефон подальше, на самое дно сумки. Не полюбила она это чудо техники. И сама не поняла почему. Может, к этому привычку надо иметь, чтоб выбрасывать слова в пространство, глаз собеседника не видя… Да и беседы по мобильнику получались какие-то однобокие. А уж эти короткие сообщения, силой впихнутые в маленькое окошечко, вообще были похожи на призывы о спасении. Стояла за ними какая-то нечеловеческая и словами необъяснимая душевная немощь…

В большом супермаркете она купила сок, фрукты, минералку без газа. И еще – кефир, почему-то обезжиренный. Совсем не знала, чего купить. Вот когда мама в больнице лежала, она ей и молоко туда носила, и котлеты домашние, и пироги с творогом. И суп в баночке. А тут и не знаешь, чего такого купить…

Перед входом в красивое здание она заволновалась – слишком уж безысходной показалась табличка на дверях: «Областной онкологический центр». Заволнуешься тут. От одного названия под ложечкой холодеет. Представилось ей, как она войдет сейчас в палату, как увидит Виктора Николаевича на узкой железной кровати под серым байковым больничным одеялом…

К счастью, никакой узкой кровати и серого одеяла она не увидела. Хотя и нехорошо, наверное, так говорить в данной ситуации – к счастью. Уж какое тут может быть счастье. Беда одна. Но беда эта была обставлена очень, как оказалось, комфортабельно! Улыбчивая девчонка-медсестра вежливо проводила ее до самой палаты, даже дверь перед ней сама открыла. Да и сама палата произвела на Марусю достойное впечатление. Она такие больничные палаты только в заграничном кино видела. Все беленько, чистенько, культурненько. Жалюзи на окне. Пальма примостилась в уголочке. Холодильник, телевизор, ноутбук на тумбочке. И кровать вовсе никакая не узкая. Совершенно нормальная кровать, заправленная розовым стеганым атласным покрывалом.