Последняя Пасха императора - Александр Бушков

Это было, как во сне – они шагали посреди пустой улицы,посреди залитой лунным светом тишины, меж двух рядов заброшенных домов.

Один раз справа что-то скребнуло когтями по дереву, спридушенным писком метнулось прочь. Они оба так и замерли, потом только Смолинсообразил, что это какая-то лесная мелочь, забредшая ненароком в деревню,драпанула подальше.

Завидев бабкин дом, он жестом указал Инге на близлежащийдом, она кивнула и на цыпочках отбежала туда, прижалась к стене. Из дома ее,пожалуй что, было и не углядеть…

«Ну, поехали», – сказал себе Смолин. Не хотелосьдумать, что у чокнутой бабки может оказаться ружье, и она, чего доброго, не подкровать полезет, а шарахнет по призраку в целях борьбы с потусторонним. Недолжна вроде бы… Ладно, смотреть будем в оба…

Он вышел на освещенное место, мысленно приободрил себя изашагал к воротам, стараясь двигаться потише – что это за привидение, котороебухает сапожищами на всю деревню? Субтильнее следует, эфемернее, деликатнее, вобщем…

Остановившись у ворот, он постучал по ним кулаком –получилось достаточно громко – и позвал громко:

– Баба Нюра! А баба Нюра! Выйди поговорить!

И повторил то же самое пару раз – нормальным голосом, бездурного актерства, без всякой попытки имитировать «загробный» тон. Не стоилоперегибать палку.

Какое-то время стояла тишина, потом Смолин с радостьюуслышал в доме достаточно громкие звуки, явно свидетельствовавшие о том, чточеловек встал с постели, сделал пару шагов… К окну придвинулось изнутри что-тосмутно белеющее…

– Баба Нюра! – воззвал Смолин. – Выйди,поговорим! Выйди, а то я в избу зайду, никуда не денешься…

Вот теперь надлежало смотреть во все глаза, не блеснет липод лунным светом ружейный ствол. Мало ли в какие формы могло вылиться бабкиносумасшествие, как себя проявить…

Он явственно расслышал истошный вскрик:

– Уходи, ирод! Уходи, откуда пришел! Чего тебе нележится? Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…

Она бормотала еще какие-то молитвы, стоя у окна, так громко,что Смолин прекрасно все разбирал. Мизансцена определенно затягивалась, иСмолин, потеряв терпение, подошел вплотную к окну, за которым маячила бабка вночной рубахе, – та проворно отпрянула вглубь – постучал костяшкамипальцев в запыленное дребезжащее стекло и сказал внушительным тоном:

– Не выйдешь, сам войду и заберу …

Он едва не шарахнулся, когда с той стороны к стеклупрямо-таки припечаталась сведенная ужасом физиономия, окруженная реденькимиседыми космами, – бабуля красотой и обаянием не отличалась… Вовремясправился с собой, остался стоять, как и положено порядочному призраку. Моглали бабка его опознать – без очков и берета, ночью, пребывая в совершеннейшемсмятении. Да не похоже что-то, она ж его и видела-то мельком, неприглядывалась…

– Уйди, окаянный! – вскрикнула бабка, отчаяннокрестя его двуперстием. – Чего приперся? От меня-то что тебе надо?

– Сама знаешь, баба Нюра, – сказал Смолинненатуральным, подвывающим голосом. – Золото где? Мы – люди казенные, мыза него отвечали перед начальством… перед родиной и партией… лично передтоварищем Сталиным… А вы с нами что сделали? Ты б знала, варначья твоя душа,как под обрывом лежать тоскливо и хо-олодно…

– Я-то тебе что сделала, проклятущий? – послышалсяизнутри отчаянный вопль, и бабка посунулась от окна, чтобы не стоять лицом клицу с гостем, в потусторонности которого, Смолин уж видел, она несомневалась. – Я-то при чем?

– Сама знаешь, – сурово ответствовал Смолин,легонечко постукивая по стеклу указательным пальцем.

Он хотел было ради вящего эффекта прижаться к стеклу лицом,но вовремя спохватился – еще пудра останется…

– Ох ты, господи, за что ж мне…

– Золото где? – спросил Смолин. – Оноказенное, мне за него отчитаться положено, иначе покоя не будет…

– Нет здесь твоего золота! – голос был испуганный,но никак нельзя сказать, что бабка от ужаса себя не помнила – кое-какоерасположение духа определенно сохраняла.

– А где оно? – спросил Смолин с живейшиминтересом. – Говори у кого, я и уйду, в жизни не потревожу… А не то –пошли под обрыв, ждут тебя там…

– В Касьяновке твое золото! У Мирона! Туда и иди! А яего в глаза не видела, не держала… мне оно ни к чему… отец говорил с Мироном, ая слышала ненароком… У Мирона твое золото! У Мирона Безруких! Он и верховодил!А через нас они прошли, и не задерживаясь почти… – бабкин голос ослаб: –Христом-Богом тебе клянусь, правда! Иди к Мирону, в Касьяновку, там оно где-тои лежит… – бабка изо всех сил пыталась придать своему сварливому,вороньему голосу черты ласковые, душевные: – Уйди ты, Христа ради, в Касьяновкуиди, а здесь его нет и не было никогда… Правду я тебе выкладываю, всю как есть…

– Ну ладно, – сказал Смолин. – Только если тымне соврала, непременно вернусь, да не один, с сослуживцами, и уж тогда не жалуйся…

Бабка бубнила и бубнила – перемежавшиеся молитвами заверенияв своей полной и окончательной искренности. Если она и врала, проверить это небыло возможности. И Смолин, в конце концов, решил не затягивать беседу, еще разпостращал бабку своим будущим непременным возвращением, да не одного, а со всейкомпанией – и медленно, величаво даже, как и полагалось порядочному привидению,стал отступать на улицу. Оказавшись вне поля зрения бабки, нырнул в проулок,поманил Ингу. Смахивая с лица согнутой ладонью приторно пахнущую пудру,спросил:

– Ну что, всё слышала? То-то. Бабулька наша, каквыяснилось, все же в теме…

– Значит, золото так где-то и лежит?

– Вполне может оказаться, – сказал Смолин.

– А почему у тебя голос не радостный? Совершеннопечальный?

– Так нам же не карту с крестиком вручили, –сказал Смолин. – Нам назвали место… и фамилию. Вот только есть у менясильные подозрения, что означенный товарищ Мирон давным-давно померши.Естественной смертью. Такое дело было бы не по плечу соплякам, которых всех ктому же позабирали на войну. Чутье мне подсказывает, что этот Мирон – как и егоподельники – наверняка был в годах. Иначе почему не на фронте оказался, как ипрочие? Столько лет прошло… Все они, боюсь, далече.

– А Касьяновка – это где?

– Не знаю, честное слово, – сказал Смолин. –Я не большой спец по сельской Шантарщине. Сейчас посмотрим…

Он ускорил шаг. Когда они вернулись в одну из двух обитаемыхизб, посветил фонариком, разжег керосиновую лампу и сел к столу с атласом. Ингапримостилась рядом, заглядывая через плечо. Судя по ее заблестевшим глазам,девочка ощутила зуд кладоискательства, как многие…

– Ага, – сказал вскоре Смолин, – вот она,Касьяновка. Не такие уж и дремучие места – километров сорок к северу отКурумана.