Память по женской линии - Татьяна Георгиевна Алфёрова

ЖЭК брать форму номер девять, неизвестно для чего понадобившуюся на работе. Оказалось, что наша паспортистка сидит в ЖЭКе, а не в отделении милиции, как обычно. Справку мне выписала именно она. А через неделю я пришел снова, чтобы вызвать водопроводчика, починить чертов смеситель в очередной раз. Люся была столь любезна, что сама пришла с ним вместе и проследила: все ли в порядке. Поахала на мое холостяцкое жилище, пообещала помочь с ремонтом. Я нерешительно отказался. Через неделю снова появилась, не помню, по какому поводу. И стала приходить регулярно.

Нет, я не вчера родился, конечно, меня посещала мысль, что, с точки зрения лимитчицы, проживающей в общежитии, куда ее устроил на птичьих правах брат-милиционер, я весьма выгодная партия. Опять же знала наверняка, что я один в квартире прописан. Но сейчас подобные соображения я отметаю. И вот почему. Дело вовсе не в Люсиной наивности и неприспособленности. Уже полгода, как мы знакомы, а «тот самый» рубикон не перейден. Разве стала бы женщина, горящая желанием заполучить мужа с площадью, так вести себя? Ведь она ничего не знает о моем Страхе, мы никогда не обсуждали это. Все мои предыдущие дамы пытались соблазнить меня буквально со второй встречи, особо нетерпеливые приступали к делу тотчас, во время первого визита. Процесс у них со мной шел достаточно однообразно, ни одна не помогла избавиться от пустоты, а напротив, усугубляла, выказывая разочарование тотчас после завершения – какая там благодарность!

Думаю, что Люся была бы благодарной после… Ведь сейчас она радуется любой мелочи, любому знаку внимания с моей стороны. Разительный контраст! И никаких поползновений на близость: Люся считает, что близость допустима только в том случае, если люди живут одной семьей, то есть достаточно привыкли друг к другу и могут довериться. Пока она избегает даже поцелуев. Какая тонкость в совсем молоденькой женщине!

Не помню, что такое мы обсуждали и что именно я сказал, но почему-то Люся решила, что я сделал ей предложение. Наверное, я не имею ничего против, только не так быстро. Может быть, это спасет меня от Страха. Но Люся форсирует события. Сегодня мы весь вечер проговорили, вернее, она проговорила о предстоящем ремонте, и следует ли делать его капитально или слегка навести порядок. Люся хочет – в перспективе – поменять квартиру на двухкомнатную, а там уж развернуться. И надо все успеть, пока не родился ребенок. Странно, что она говорит о таком, мне казалось, что девушки стыдятся подобных предположений. Но она подробно описывала, как обустроить кухню и ванную комнату, со знанием дела рассуждала, как лучше перепланировать существующее, как сломать перегородки, что для этого потребуется, какие материалы пойдут на обшивку стен в прихожей, а какие на кухню. Ушла, когда до закрытия метро оставалось полчаса. Оставаться, разумеется, и не подумала, хотя от меня до ее работы – два шага. Но я ее понимаю.

В итоге у меня очередной приступ бессонницы. Пустота еще не начала атаку, и – вдруг – сегодня пронесет, повезет? Думаю обо всех хлопотах, связанных с переездом, а перед этим надо еще найти подходящий вариант новой квартиры. Все перипетии займут не менее года. А если делать такой ремонт, какой хочет Люся, с перепланировкой, не уложишься и в десять лет. Снимать старые полы, заново бетонировать, настилать новые. Менять перегородки, значит, месить бетон прямо в квартире, что ли? Совсем я не разбираюсь в подобных вещах. Люся утверждает, что почти все можно сделать самим. Но хватит ли у меня умения? И сил? А ребенок? Ребенок, которого у меня не должно было быть. Жить вместе с орущим существом, устраивать его в школу – сейчас со школами большие трудности, на работе мои сослуживицы столько об этом толкуют. Сам себе напоминаю умную Эльзу. А если со мной что-нибудь случится? Кто позаботится о них, о Люсе и ребенке? Кто будет привинчивать гипрок к стенам в прихожей? Как страшно, должно быть, умереть, зная, что твой ребенок еще мал и не может позаботиться о себе.

Люся говорила очень убедительно, она не знает, не представляет, что такое смерть. Столько сил потратить на устройство собственного гнезда, чтобы все оказалось бессмысленным. Допустим, все завершить, наконец-то вздохнуть спокойно и – прожить от силы год-два. Потратить драгоценное время на суету, заморочки, не успеть воспользоваться. Еще я боюсь этого ребенка, в борьбе с его болезнями пройдут драгоценные годы, не успеешь оглянуться. Бесконечность (пусть кажущаяся) неба с высоты моего десятого этажа отступит перед пеленками, тетрадками с его непроверенным домашним заданием.

Сейчас я стою на балконе, пустота еще не согнула меня, не загнала в угол дивана, я могу, выпрямившись, смотреть вверх на звезды, в условную темноту.

На что я собираюсь потратить свою жизнь?

Непрочны и балконные перила, хоть врезаются в ладони. Мама умерла, когда ей как раз исполнилось столько же, сколько мне сейчас. А вдруг мне отпущено всего ничего? Отсчет начался, и может, уже завтра все произойдет?

Должен я что-либо чувствовать заранее? О каком ремонте может идти речь? Вот он, ночной воздух, звуки шоссе, больные деревья под окном – как много всего – надолго ли?

Боже мой, я все же хочу этого ребенка, пусть он станет моим продолжением, может быть, я смогу что-то чувствовать потом, через него. Нет, не бывает. Как мне успеть, когда собственная жизнь оказывается быстрее меня? Невыносимо терять ничье небо, ничьи деревья. А если своего ребенка? Ведь, умирая, ты его теряешь, он-то остается здесь. Остается, чтобы умереть в свою очередь и тем умножить и мою смерть: бесконечный ряд.

Начинается, началось знакомое жжение в подвздошной области. Как страшно не знать, сколько, сколько еще. Что следует предпринять в первую очередь, с чем не связываться. И Люсю, Люсю я тоже потеряю, я старше ее почти на двадцать лет, а женщины в принципе живут дольше. Ни от чего она меня не спасет, ее волосы цвета небытия легкого серого оттенка только притягивают неизбежное. Вдвоем страшнее. Ко всему прочему, терять ее. А если она первая умрет от родов?

Как хочется увидеть солнце, невыносима тьма, невыносим страх, а пустота все ближе. Вдруг уже завтра? Или сегодня. Как тяжело не знать, увидишь ли следующее утро, невыносимо. Увидишь ли ее. Увидишь ли своего ребенка, еще не зачатого. А если все кончится вот-вот, вместе с пиком приступа? Крутит пустота, крутит. Еще минута, и все. Как страшно, Господи, не могу больше! Не могу терпеть неизвестности, страха своего, пустоты ненавистной.