Падающая звезда - Дана Делон

Мы с Марион купили сари и, нарисовав бинди, ходили довольные по улицам. Большую часть времени, разумеется, проводили на пляже. Аравийское море отличается от Средиземного. Оно менее соленое и более волнистое. Мы питались только сочными фруктами и острой индийской едой, которую я обожаю. Мама шутила, называя это место моим персональным раем. Какое-то время мне самой так казалось, но внутреннего спокойствия не было. Где-то в душе звенел звоночек, я не могла до конца понять свои чувства, лишь знала, что Гоа – временное пристанище, и неизвестно, захочу ли я сюда вернуться.

К нам приходил учитель. Скорее Луиза сделала это для галочки, чтобы успокоить Антуана: мол, не переживай, они учатся. Учителя звали Кан, он был смешной, говорил на английском с индийским акцентом. Бедная Марион как истинная француженка не сильно владевшая инглишом, ничего не понимала из его уроков. Он же, в свою очередь, не особо пытался нас учить. Чаще мы разговаривали на посторонние темы и мало времени уделяли учебе. Увидев наши замысловатые бинди, Кан усмехнулся. Ведь мы не просто рисовали красную точку: каждое утро рисунок менялся – это мог быть цветок или три маленькие точки, звездочки и даже сердечки. Однажды он рассказал нам, что бинди традиционно носят замужние женщины. Но затем поведал о третьем глазе и о том, что в их религии и культуре бинди символизирует божественное начало в человеке. Мне очень понравился энтузиазм, с которым он рассказывал о скрытых способностях, заложенных в каждом из нас. Мы даже навестили Ашрам, и я попыталась освоить азы медитации. Я и представить не могла, что так сложно ни о чем не думать, освободить свое сознание. У меня ничего не получилось.

Год в Индии был очень красочным, я будто побывала в другом измерении. Затем Антуан решил, что нам пора серьезно заняться учебой. Ведь мы пропустили государственный французский экзамен. Более того, совершенно к нему не готовились. Он нашел международную школу во французской части Швейцарии, так как я отказалась возвращаться в Париж, а Марион твердо решила сопровождать меня куда бы то ни было. Тем более, как сказала она сама, год в Индии – лучшее, что случалось с ней в жизни. В Швейцарии все было иначе. Мы попали на чистые улицы, в страну, где стоит по пять мусорных баков у каждого дома: один – для пластиковых бутылок, второй – для бумаги и коробок, третий – для стекла… Вместе с европейской цивилизацией на нас навалились правила закрытой школы. Меня заставляли перекрасить волосы в более натуральный цвет и носить строгую униформу. Прямо идиотский концлагерь: в 10 часов – отбой, в 8:15 мы должны быть на уроках, проспал – в наказание пробежка. Мы сделали все возможное, чтобы нас оттуда исключили. Я надеялась, что папа разрешит мне самой выбрать новую школу. Но, увидев, что в конце года я еле перевалила за «десять» по французскому экзамену, он принял твердое решение вернуться в Париж, в старый добрый «Фидес» (школу, где мы с Марион учились до отъезда). На мои попытки сопротивляться Антуан отрезал, что восемнадцать лет мне исполнится в декабре, а до тех пор я буду делать то, что он говорит. Никогда в жизни мой отец не проявлял такого упрямства! Именно поэтому я сейчас сижу в самолете, пряча плечо от его назойливого взгляда.

– Не смотри на меня так, – прошу я. – Я уже сказала, что татуировка временная.

Мой отец закатывает глаза:

– А я тебе сказал, что я не идиот.

Марион хмыкает. Я стреляю в нее взглядом, и она подмигивает мне, словно говоря: «Сама виновата».

– Пап, ты знаешь, что тату изначально были признаком аристократии? Английские короли специально звали мастеров из Китая. Тату делали вручную, это была отличительная черта монархов.

– В наше время это отличительная черта придурков, – говорит Антуан.

Я гордо задираю подбородок и приподнимаю рукав, оголяя плечо, на котором изображена рамка в форме цветов, а внутри курсивом написано:

Папа поджимает губы, но, увидев мой вызывающий взгляд, вдруг усмехается:

– Монархи, говоришь?

– Именно.

– Почему именно эта надпись? – интересуется Антуан, пытаясь свыкнуться с мыслью, что на теле его семнадцатилетней дочери есть татуировка.

Очевидно, ему интересен смысл. Только я ни за что не признаюсь, почему именно эти слова.

– Это Шекспир – мне просто понравилась фраза.

Папа заглядывает мне в лицо:

– Значит, нет идиота, которому она посвящена? – спрашивает он вроде как с облегчением.

Марион громко фыркает, а уголки моих губ приподнимаются в усмешке.

– Так вот почему мы летим в Париж, – весело заявляет Мар. – Ты решил разъединить горе-влюбленных? – моя сестра открыто издевается.

Выражение лица Антуана меняется.

– Так, значит, придурок есть? – почти рыча, спрашивает он.

Марион начинает хохотать.

– Нет, – быстро отвечаю я, понимая, что ему не до шуток, – повторю: мне понравилась надпись, – серьезно и убедительно стараюсь произнести я, но мой голос слегка дрожит.

– Пап, – обращается к нему Марион с хитрой улыбочкой, – а если бы он был, ты думаешь, километры – преграда для истинной любви?

Мы с Антуаном одновременно смотрим на нее, очень серьезно, и она начинает смеяться:

– Нервные дю Монреали, я же шучу!

– Просто надпись понравилась? – вновь переспрашивает папа, задумчиво почесывая подбородок.

– Да, – устало отвечаю я и мечтаю, чтобы этот разговор закончился. Я не люблю анализировать свои решения.

Я читала Шекспира, и меня будто поразило молнией при виде этих слов. Я лишь однажды испытала нечто отдаленно похожее на это чувство. В свой первый и последний поцелуй. Мне неловко признаваться в этом себе, поэтому я гоню эти мысли прочь. Но факт остается фактом: на следующий день я стояла в тату-салоне перед здоровым панком, который, внимательно выслушав меня и оглядев с ног до головы, нарисовал эскиз, впоследствии украсивший мое плечо. Тогда я задумалась о силе литературы и могуществе, которое дарят слова, о языке, благодаря которому мы выражаем свои мысли и внушаем свои идеи людям вокруг. Одно из главных сокровищ этого мира – литература. Но, если она несет страшные, разрушающие идеи, может стать и главным оружием.

Когда Марион увидела свежую покрасневшую надпись, она ничего не сказала – лишь поджала губы. Мама пыталась вывести меня на чистую воду, но в моей личной жизни все настолько скудно и скучно, что я была не в состоянии придумать, кому могла посвятить эту надпись. Точнее, я не люблю копаться в своей душе, потому что знаю: как только я прочитала эти строчки, в голове прозвучало имя: «Квантан». И понимаю, что это полное сумасшествие, что я могу обманывать других людей, но не саму себя. Это то, что живет в потаенных глубинах моей души, два года ничего не изменили. Мои мечты и чувства возвращаются к одному человеку. Я бы очень хотела, чтобы все сложилось иначе. Но то чувство и его губы на моих губах. Трепет и волнение, то как он кружил меня в танце. Я будто проснулась в тот момент, все чувства обострились, и я до сих пор не могу успокоить свою душу. Но вместе с тем мысли о нем вызывают дикую злость и ненависть. Ведь я помню, что было после.