Конец света - Василий Головачев

– Валерий Константинович. Люди Щербатова продолжают неформально копать дело Зимятова и иже с ним. Особенно старается майор Потапов.

– Щербатов подчинён не мне.

– Романчук уже получил распоряжение принять меры, но вряд ли он остановит полковника. Они в хороших отношениях. Примите свои… э-э… меры.

– Понял, Фёдор Селиванович, – озабоченным голосом отозвался Коржевский. – Займусь немедленно!

– Звоните. – Рыбников задумчиво поиграл мобильным айфоном, поглядывая на разложенные по столу в саду снасти, потом махнул рукой на дела, не позволяющие и по выходным дням чувствовать себя свободным, и позвал охранника: – Равшан, забирай удочки, поедем на озеро.

* * *

Коржевский лёг поздно и в субботу хотел отоспаться, но звонок «папы» изменил его планы. Поговорив с Рыбниковым, Адольф Эмильевич приказал домработнице сварить кофе (жена отдыхала с дочкой во Франции), побродил в халате по комнатам четырёхкомнатной квартиры (он жил в апартаментах «Сокола») с чашкой кофе в руке, размышляя, что предпринять в сложившейся ситуации, потом позвонил Калажникову:

– Доброе утро, Николай Наумович, как дела?

– Голова пока цела, – бархатисто рассмеялся начальник лаборатории; судя по всему, у него было игривое настроение. – Дела идут отлично. А у вас?

– Не так радужно, как хотелось бы.

– Сочувствую.

– Есть что-нибудь новенькое?

– Мы довели программу эгана до ума, результаты ошеломляющие – чистое сгорание! Ещё два-три испытательных запуска – и можно будет говорить о полном успехе.

– К сожалению, вами заинтересовались мои коллеги из УСО.

– Из чего?

– Управления специальных операций «конторы». Полковник Щербатов и майор Потапов. Оба профи до мозга костей и представляют реальную угрозу для нашего предприятия. Да и Фенер надоел изрядно.

– Фамилию Потапов я уже слышал, майор каким-то маневром познакомился с моей дочерью и, как выражается молодое поколение, клеится к ней.

– Когда это он успел? – удивился Коржевский.

– Наш пострел везде поспел, – продемонстрировал знание пословиц Калажников. – У вас какое-то дело ко мне?

– Надо остановить Щербатова и Потапова… если они не согласятся работать с нами.

– Разве это не ваша забота?

– Это наша общая забота, Николай Наумович. Предлагаю запустить «фотолюдей».

– Вот-те раз! Вы же сами позавчера запретили «светиться»… во всех смыслах.

– Закончим с этим делом и перебазируем компанию за Урал. Могу помочь с оперсоставом.

– В смысле?

– Подключу бывший «тринадцатый» отдел[5], спецов по слежке, сопровождению и охране.

– Не надо, у меня своя гвардия не хуже.

– Вряд ли ваш «Аргус» можно сравнить с нашей «Альфой» и «Бореем». К тому же комбат «Аргуса» непредсказуем, а его башибузуки отца родного не пожалеют. Я говорил с Анатолием Дмитриевичем, он ещё раскается, что предпочёл опираться на эту банду.

– Ну, я башибузукам не отец родной, – рассмеялся Калажников с ноткой снисходительного превосходства в голосе, – они знают, кто их кормит, поит и одевает.

– Так вы подготовите клиента «на свет»? Только прошу – без шума, так, чтобы никто не видел и не слышал.

– Постараюсь не разочаровать.

– Очередной транш получите на следующей неделе.

– Хорошее известие, ждите сообщений.

Коржевский отключил телефон и довольно улыбнулся. В способностях учёного организовать ликвидацию оппонентов можно было не сомневаться. Хотя его всё чаще приходилось сдерживать.

* * *

Калажников бросил смартфон на подушку слева; нынешнюю ночь он провёл один, красавица-подруга Лола, заменившая жену, улетела на Мальдивы, и это обстоятельство портило настроение, так как Лола, бывшая спортсменка, чемпионка мира по художественной гимнастике, не отличалась стойкостью и могла спокойно отдаться в «хорошие, но чужие руки». Дарье новая пассия отца не нравилась, и сей факт тоже нельзя было назвать позитивным.

– Не надо было её отпускать, – проворчал заведующий лабораторией, глянув на часы: стрелки показывали одиннадцать с четвертью. – Не дадут поспать, нелюди.

Мысль была о Коржевском, потому что себя Калажников нелюдью не считал, несмотря на шлейф смертей и отвратительных замыслов за спиной, способных ужаснуть любого нормального человека.

Встав, он принял душ, побрился, выпил ещё одну чашку кофе со сливками, съел несколько абрикосов и позвонил командиру батальона «Аргус».

– Слушаю, Свирин, – замогильным голосом ответил капитан, бывший диверсант-разведчик ГРУ, прошедший подготовку в Чеченском центре спецназа, уволенный со службы «за излишнюю самостоятельность при выполнении заданий на сопредельной территории». На самом деле Ахмад Левонович Свирин отличился на Украине, будучи «добровольцем» в составе «сочувствующих жителям Донбасса сил», как жестокий диверсант, не жалеющий ни чужих, ни своих, и даже у командиров ДНР лопнуло терпение, когда Свирин в очередной вылазке ликвидировал солдат-медиков той стороны.

– Есть работа, – сказал Николай Наумович.

– Где?

Калажников дёрнул щекой: вопрос не относился к конкретной теме работы и координатам места, Свирин спрашивал, где можно было обсудить задание. Капитан не доверял технике связи, даже если пользовался системой защиты.

– У меня.

– Когда?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Буду через час. – Связь прервалась.

Калажников внутренне поёжился. Свирина он уважал и побаивался, зная то, чего не знали другие: капитан употреблял наркотики и когда-нибудь должен был сорваться с катушек. Поэтому надо было следить за ним, уловить этот момент и вовремя избавиться от «помощника». Уже не раз приходила мысль запрограммировать его на «свет».

Командир батальона прибыл, как и обещал, ровно через час.

Он был высок, плечист, ощутимо массивен и по-восточному невозмутим, переняв манеру поведения от родственников по линии матери – кавказцев; отец у него был украинцем. Смуглое, выбритое до синевы лицо капитана можно было бы назвать приятным, если бы не узкие губы, сложенные презрительной скобочкой, и копытообразный подбородок, говоривший о тяжёлом характере этой мужской особи.

Одевался капитан всегда во всё пятнисто-серо-жёлтое, по моде «милитари», хотя и без знаков различия, и никогда не пользовался отечественным транспортом, предпочитая передвигаться на мощных джипах класса «Порше Кайенн» или «Кадиллак Эскалад».

На территории усадьбы Калажникова он появился один, без обычного сопровождения, состоящего из двух рослых качков, перешедших в батальон из московского ОМОНа.