Алгоритм любви - Ширли Джамп

– Если даже и так, то, по-вашему, и браться не стоит? – возмутился Джаред Таунсенд. – Если человека что-то волнует, а ему все твердят, будто это невозможно, немыслимо, непостижимо, необъяснимо, что ему тогда делать? Сдаться? И почему все считают себя экспертами в этом вопросе? Где результаты вашего знания и опыта, скажите? Худо-бедно барахтаетесь, как и все.

– Да что с тобой такое, приятель? – спросил О'Мелли. – Ты тут всех просто очаровал, только и разговоров было, что о твоем анкетировании и исследовании. Молодые пары гудели как улей, да и люди, что постарше, тоже весьма заинтересовались. И вот те на! Исследование окончено, а ясности так и нет… Вот, кстати, и твой знакомец, которого ты как-то кофе напоил, – указал О'Мелли на входящего в бар Сэма. – Ух, ты! Не узнать. Просто день преображений какой-то!.. Я его к себе на работу взял, с условием, разумеется, – пояснил хозяин. – Так, по разным поручениям. И представь, профессор, этот раньше прочих приходит на смену. Я его горьким пьяницей считал, а ему просто податься, оказывается, некуда. Один совсем. Дом – четыре стены. Вот и торчал у меня целыми днями, опрокидывая стакан за стаканом, лез ко всем со своими разговорами. Теперь даже на кухне до сандвичей допускаю. Он большой мастер по этой части. Бывший кок. Многие уже отметили, что у нас самые вкусные сандвичи с цыпленком. Настоящий художник. Выложит все так, что не только лакомство, но и шедевр.

– Теперь он у тебя, значит, на законном основании околачиваться может? – усмехнулся Джаред, поутихнув.

– Точно, – ответил О'Мелли и рассмеялся.

– Привет, профессор. Снова к нам? – расплылся в широкой улыбке Сэм. – Я, как видишь, чист и выбрит. Работа новая.

– Тогда можно и мне ваших коронных сандвичей? – попросил Джаред.

– Будет сработано, профессор, – оживленно ответил Сэм и нырнул в служебное помещение.

– Рад за него, – проговорил математик.

– Не все такие лояльные к пьянчужкам, как ты, приятель, потому я его и гонял, – пояснил О'Мелли.

– У меня отец пил, – просто отозвался Джаред Таунсенд.

– Сочувствую.

– Скончался рано, – добавил статистик.

– Да… – покачал головой О'Мелли.

– Наверное, тоже от одиночества, – предположил Джаред так, словно раньше ему это и в голову не приходило.

– Да, приятель, одиночество отравляет душу. Одинокому человеку все видится в скверном свете. Даже когда дома нелады, а есть дети и внуки, шумят, дерутся, все лучше, чем в пустую стену глядеть.

– Пожалуй, – вяло согласился Джаред.

– Ваш сандвич, профессор, – гордо объявил Сэм, появившись из кухни в чистом фартуке и с тарелкой в руке.

Джаред невольно улыбнулся.

– Спасибо, Сэм, – произнес он и вдумчиво откусил от сандвича кусочек, обстоятельно разжевал и одобрительно покивал головой. – Действительно очень вкусно. Тимьян?

– Точно, профессор! – радостно воскликнул Сэм, узнав ценителя. – Самая малость. С чабрецом нельзя перебарщивать.

– Ни с чем нельзя перебарщивать, – назидательно добавил хозяин бара и ушел в подсобку.

– Мудрый мужик, – сказал ему вслед Сэм. – Уважаю… Вот скажи, профессор… – шепотом проговорил он, замявшись. – Ты тут исследования проводил, я слышал. Вот и хочу спросить: как сделать так, чтобы женщина ласково на тебя стала смотреть? Я теперь вроде человек работающий, от излишеств воздерживаюсь. Не будет грехом и с женщиной познакомиться…

Услышав треньканье колокольчика, Джаред вздрогнул.

– Добрый вечер! – прозвучал в дверях мелодичный голосок Кэлли.

Джаред поспешно отложил сандвич и обернулся к входу. Его лицо осветила улыбка.

– Соседка пожаловала, – констатировал разговорчивый бармен. – Скольких переженили?

– Тебе бы на солнышко, Дракула, – шутливо сказала ему Кэлли. – «Маргариту», пожалуйста.

– А где Тони? – спросил Джаред присевшую к нему девушку.

– Не знаю, – просто ответила она. – На полпути в Мексику, наверное…

– А ты?

– А что я? Я здесь.

– Ты остаешься? – робко проговорил Джаред Таунсенд, вновь сосредоточившись на своем бутерброде.

– Что именно ты хочешь знать, Джаред? Давай без утайки, начистоту, – потребовала она.

– Начистоту? Давай! А о чем? – притворно удивился он.

– Помнится, за секунду до того, как вторгся Тони, ты о чем-то меня спросил. Напомни-ка мне, пожалуйста, что это был за вопрос?

– Спросил? Разве? Не припоминаю, – сморщив лоб, протянул Джаред.

– Ну и ладно, – отозвалась, махнув рукой, Кэлли. – Видимо, что-то несущественное, раз ни ты, ни я не помним… Я вот зачем пришла, Джаред. У меня есть, что тебе сказать.

– Говори, – напутствовал он.

– Всю свою сознательную жизнь я боялась привязываться к людям. Я рано поняла, что бывает очень больно, когда ты к человеку со всей душой, а он бесследно исчезает, как делал мой отец. Но хуже всего, что проделывал он этот фокус слишком часто, и каждый раз я по детской наивности внушала себе, что прошлое не повторится, ведь папа сам вернулся, осознав ошибку и раскаявшись. Поэтому я искала легких отношений. Чтобы не жаль было прощаться и не трепетать от встреч. Я только недавно поняла, что легких отношений не бывает. Если человек перестает быть тебе чужим, если ты отваживаешься впустить его в свое сердце, в свою душу, а то и в свой дом, то все, что он делает, говорит, думает, начинает трогать тебя непосредственно. И это не всегда оказывается приятным.

– В математической статистике существует такой раздел, теория ошибок называется. На ее постулатах основана методика выявления и оценки погрешностей всяческих измерений. Так вот, Кэлли, ошибки, согласно этой теории, подразделяются в первую очередь на систематические и случайные. То, о чем ты говоришь, – ошибки систематические. И знаешь, в чем их плюс, дорогая? Они могут быть учтены и даже устранены.

– Это должно обнадеживать? – подняла изящную бровь девушка.

– Безусловно, – решительно ответил профессор Таунсенд.

– А чем нам грозят ошибки случайные? – заинтересованно спросила Кэлли.

– О, об этом даже беспокоиться не стоит, милая. Согласно все той же теории, высокой степени погрешности наименее вероятны, хотя, конечно, тоже случаются, в этой самой теории…

Кэлли внимательно слушала его рассуждения, хитро сощурив изумрудно-зеленые глаза. Внезапно она положила мягкую ладошку на его жесткую щеку с пробивающейся щетиной. Профессор замолк.

– Я люблю тебя, Джаред. Всегда любила и… ненавидела. Я была очень зла на тебя. Негодовала из-за того, что ты, очкарик, такой близорукий. Я так ждала от тебя романтических безумств, а дождалась только нелепого пения под караоке на той вечеринке и одной ночи, которую запомнила на всю жизнь. Но когда ты целуешь меня, я в очередной раз совершаю самую систематическую из всех своих систематических ошибок: забываю, какими разочарованиями чревата любовь, и хочу любить тебя вечно.