1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков

Впрочем, большая часть попряталась, кто на чердак, кто в ватерклозет. Несмотря на то что на фабрику под руку водили, всего уцалось загнать туда человек 20, и те с 8 часов утра ушли все до единого».

Понятно, конечно, что городское начальство слегка обалдело — такого в России не было никогда. Да еще в такой торжественный момент. Но хоть какие‑то мозги иметь надо! И вот вопрос на засыпку: кто — власти или эсдеки — провоцировал рабочих на беспорядки?

Стачка имела некоторый успех. 2 июня 1897 года вышел первый в России закон, ограничивающий продолжительность рабочего дня до 11,5 часов, также были сильно ограничены сверхурочные работы. Пробил закон министр финансов С. Ю. Витте, который, как мы увидим дальше, был категорически против каких‑либо уступок рабочим. Это называется — вырвали.

А «Союз борьбы» изрядно прославился. Стачка дала еще один, казалось бы, парадоксальный эффект. Во время событий арестованные эсдеки, в том числе и Ульянов, сидели в «предварилке». По тогдашним законам им грозили хорошие сроки — лет по 10–15 ссылки. Однако дали им по 2–3 года. Не из гуманизма — просто к этому времени снова активно зашевелились народники, которые опять заговорили о терроре. Так что решили — пусть уж лучше рабочие социал — демократией занимаются. В то, что данная программа может быть реализована, никто из представителей властной элиты тогда не верил. Кто ж знал, что из эсдеков вырастут большевики.

В других регионах тоже зашевелились. В Иваново — Вознесенске «Рабочий союз» в декабре 1897 года сумел пролезть в число руководителей 15–тысячной забастовки ткачей. Забавно, что местом явок и прочей конспиративной деятельности служила чайная «Общества трезвости» (напомним, что этим «Обществам» покровительствовал Победоносцев).

Возникли подобные организации в Москве, Киеве и Тифлисе (Тбилиси), где с 1898 года стал принимать участие в их работе еще один всем известный товарищ — Иосиф Виссарионович Джугашвили. А третий, Лев Давыдович Бронштейн (Троцкий) являлся одним из первых членов созданного в 1997–м в Николаеве «Союза николаевских рабочих» («Южнорусский рабочий союз»). Хотя честно признавался впоследствии: «Политическое невежество мое было глубокое. В сущности, я ни одной революционной книги тогда не читал, и даже с Коммунистическим манифестом познакомился, читая и разъясняя его в кружке».

Но в этих местах до поры до времени было, в общем, тихо.

В таком бурном росте революционного движения главная заслуга принадлежит властям. Знакомого нам Ивана Бабушкина выслали из Петербурга в Екатеринослав (Днепропетровск). И что получилось? Ясно что: там он стал заниматься тем же самым — то есть создавать марксистские рабочие кружки — и даже на голом месте устроил собственную подпольную типографию.

Нельзя не упомянуть и знаменитый Бунд, организацию, которая ставила своей целью борьбу за права еврейского рабочего класса. Это была местечковая партия в самом прямом смысле слова. На ее учредительном съезде в 1897 году присутствовали представители Вильно, Минска, Белостока, Варшавы и Витебска, да и впоследствии организация развивалась, в основном, в «черте оседлости». Правда, Бунд более известен по обличениям ультраправых. Как же — и революционеры, и евреи в одном флаконе! Но принцип у Бунда был такой. Мы боремся за счастье еврейских рабочих. А остальные — так пусть сами борются.

Интересной в Бундовских организациях была форма собраний — так называемые биржи. Люди собирались прямо на улице и разговаривали, благо в еврейских местечках это было обычным делом. При приближении кого‑либо подозрительного замолкали или переводили разговор на иную тему.

В 1898 году в Минске была создана Российская социал‑демократическая рабочая партия (РСДРП). Однако выстрел получился холостым.

На учредительном собрании присутствовало всего десять делегатов, но они умудрились привести «на хвосте» трех филеров из «летучего отряда» Московского охранного отделения (самое смешное, что агенты охранки прибыли в Минск совсем по другому поводу). Так что всех свежевыбранных членов ЦК вскоре арестовали. Интересно, что ни один из них не проявил себя впоследствии ни в большевиках, ни в меньшевиках.

А приключения марксизма между тем продолжались. Начался раскол.

Теория «синицы в руке».

Причиной раскола явились как успехи стачек в Петербурге, так и тактика социал — демократов, которые фактически не ставили никаких политических лозунгов. По этой причине у части как интеллигентов, так и марксистски настроенных рабочих, возник вопрос: а на фига нам вообще эта революция? Вон как все неплохо вышло. Сыграло свою роль и явное потепление власти по отношению к эсдекам. Казалось — можно жить без особых проблем. В питерском «Союзе борьбы» после того, как пересажали самых буйных, взяли верх именно такие настроения. Они выражены в первом номере газеты «Рабочая мысль» (первые два номера были выпущены рабочими).

«Борьба за экономическое положение, борьба с капиталом на почве ежедневных насущных интересов и стачки, как средство этой борьбы — вот девиз рабочего движения».

Вот что вспоминал один из учредителей газеты Я. А. Андреев: «Мы представляли вихрастую группу самородков. Такой был и первый номер "Рабочей мысли". В нем вместе с революционным пылом гнездилась и чисто обывательская оценка возможностей, которые, по нашему мнению, могли использовать рабочие в борьбе за свое существование. Мы вихрасто жили, вихрасто думали и вихрасто, конечно, писали».

Правда, потом газета переместилась за границу. А тем временем подоспела и теория — немецкого социалиста Э. Берншейна. Суть ее в том, что времена изменились, и теперь можно обойтись без революций. «Движение — всё, конечная цель — ничто». Потихонечку — полегонечку, выбивая из буржуев мелкие уступки… глядишь, что‑нибудь и выйдет. Эти люди называли себя экономистами.

Кто‑нибудь скажет: «Так всё правильно! Вот Швеция, вот» (вписать по желанию). Да только все рабочие законодательства в западных странах приняты после победы большевиков и подъема коммунистического движения! Тогда‑то стало понятно, что надо делиться, иначе можно потерять всё.

А уж что касается тогдашних российских предпринимателей… Тут любые попытки чего‑то добиться переходили в крайние формы. К тому же «экономистам» подгадила… экономика. Успехи стачек второй половины девяностых во многом определялись тем, что на дворе был промышленный подъем. В такой ситуации капиталисту проще договориться с рабочими, нежели нести убытки от нарушенных обязательств и прочих последствий простоя предприятия. Но с начала нового века разразился кризис. В этом случае тому же «буржую» проще сказать: «Не хотите работать? Так и не работайте. Кто не хочет — идите за ворота». Но волна забастовок все равно начала подниматься — господа предприниматели пытались переложить тяжесть кризиса на рабочих: путем снижения расценок, незаконного увеличения рабочего дня. А с результатами становилось все хуже. Зарплата падала. И рабочие начали звереть.