Хризантема с шипами - Делия Росси

– Необычно, – пробормотала я.

– С нерейского переводится, как Черная гора, – неохотно пояснил охранник. – В старые времена здесь была возвышенность. А лорды сравняли ее и построили замок. Но название осталось.

Саймон знакомо повел плечами и поправил на груди графскую эмблему. А потом насупился и плотно сжал губы, как будто пожалел, что рассказал мне подробности.

Что ж, я не собиралась что-либо выпытывать, хотя внутри появилось желание выяснить, что творится в замке. Разумнее было понаблюдать за его обитателями, понять, что происходит в их душах, и дождаться, пока ко мне привыкнут. Сейчас никто из слуг не захочет со мной откровенничать. Я для них та самая чужачка, которой нельзя выбалтывать хозяйские секреты. Но ничего. Это можно исправить, главное, набраться терпения.

– Саймон, я хотела бы видеть дворецкого и прислугу. Пригласи их, – дойдя до дверей покоев, сказала охраннику.

– Хорошо, – кивнул Саймон.

Он ушел, и вернулся через несколько минут с невысоким пожилым мужчиной и с двумя женщинами неопределенного возраста. Им можно было дать и сорок, и пятьдесят, и даже шестьдесят. Потертые серые платья висели на плоских фигурах неопрятными тряпками, а невысокие наколки давно потеряли свою белизну.

«А вот это уже никуда не годится, – разглядывая челядь, размышляла я. – Не графские слуги, а нищий сброд какой-то».

Чего я совершенно не выносила, так это неряшливости. Матушка держала наш дом в идеальном порядке, да и на Лейрен-сквер была отличная экономка. Когда Берти после свадьбы привел меня в особняк, меня приятно поразило, какая кругом чистота и как вышколена прислуга. А здесь, в Горленде, царило странное запустение. Казалось бы, большой и небедный замок, но такой запущенный. Как будто тут давно не было хозяйской руки.

– Вот, миледи, это Генри, дворецкий, – представил слугу Саймон. – А это Фрея и Бренда. Ваши горничные.

Услышав слова охранника, служанки недоуменно переглянулись и снова уставились в пол.

Да уж, глядя на таких горничных, хотелось плакать. Хотя, о чем я? Плакать по такому ничтожному поводу было глупо.

Я постаралась затолкать грустные мысли поглубже и приветливо улыбнулась слугам.

– Генри, Фрея, Брэнда, думаю, вы уже знаете, что я – супруга лорда Бенси и ваша новая хозяйка. И я очень надеюсь, что мы сможем привести этот замок в надлежащий вид.

Женщины одновременно подняли головы и посмотрели на меня так, словно я сказала какую-то глупость.

– Уверена, у нас с вами не возникнет никаких разногласий, – не обращая внимания на явное недоверие служанок, продолжила я.

А потом кивнула, разрешая им уйти, а сама прошла к окну и уставилась на запущенный сад, раскинувшийся как раз под окнами моих покоев.

– Я вам больше не нужен? – напомнил о себе Саймон.

– Можешь идти, – ответила я, продолжая разглядывать разросшиеся кусты бузины и чахлые циннии на покрытых мясистыми сорняками клумбах.

В душе поднималось нелепое желание привести все в порядок, но я осаживала себя, понимая, что в первую очередь нужно разобраться с графом и его намерениями. Понять, чего ждать. Суметь выбить для себя нормальные условия жизни и гарантии. И только после этого решать, что делать дальше.

Он осадил Верного и спешился. На душе было муторно. Вспоминалась суета, поднявшаяся в замке с приездом служанок Александры, и Редклиф поморщился. Вот уж не думал, что три женщины могут устроить такую кутерьму! Знал бы, что будет столько шума, ни за что не согласился бы забрать их из Кранчестера. Но ведь не смог отказать. Слуги у Александры оказались под стать хозяйке. Так рвались к ней, что он сдался, позволил им приехать, решил, что так будет лучше. А теперь верткая девчонка-горничная носилась по замку, сверкая глазами с таким видом, будто собиралась защищать свою госпожу от страшных чудовищ, а низкорослая грошчанка – какая нелегкая ее в Кранчестер занесла? – смотрела на всех так, словно заранее не ждала ничего хорошего ни от замка, ни от его хозяина. Еще и пес этот…

Редклиф задумался, глядя на простирающийся впереди кранчестерский лес. Было что-то странное в лохматом щенке, которого Александра поселила в своих покоях. Как она его называла? Пушок? Да уж, подходящее имечко!

Редклиф усмехнулся, но тут же посерьезнел. Странно все-таки. Казалось бы, гверх уничтожен, Разлом запечатан, новых прорывов не предвидится. Тогда почему его не оставляет тревога?

Он окинул взглядом темную падь и задумался. Как надолго хватит силы Брюнуса? Родовой перстень с каждым поколением теряет свою мощь. Что он, Редклиф, оставит своим потомкам?

«А они будут?» – возникла ироничная мысль. И тут же вспомнилось, с какой решимостью Александра настаивала на том, чтобы их брак оставался фиктивным. И с каким остервенением – Редклиф не мог подобрать другого слова – сражалась за каждый пункт контракта. Будто специально провоцировала его на.... На что? Хотела узнать, не убьет ли он и ее, как того гверха? Или пыталась прощупать пределы допустимого? Понять, насколько он серьезен? Денежное содержание во время брака и в случае развода, единовременная выплата десяти тысяч дьертов после подписания брачного свидетельства, магическая клятва о не причинении вреда, – Редклиф искренне восхитился предприимчивостью супруги. И не стал спорить. Нет, он мог бы с легкостью отмести все ее «требования», но не захотел мелочиться и дал жене все, что она просила. А, нет, требовала.

Редклиф снова усмехнулся и погладил Верного по крупу. Конь тихо всхрапнул и мотнул головой. Длинная грива блеснула в свете луны, и Редклиф подумал, что Верный – единственное существо, которое любит его просто так. Не за деньги, не за положение, не за внешность. Вот бы и с женщинами так…

Он усмехнулся и огляделся по сторонам. Лес настороженно молчал, притворяясь безучастным, но Редклиф знал, что это всего лишь видимость. Они с лесом слишком давно и слишком хорошо знали друг друга. Знали и недолюбливали. Лесу не нравилось, что нарушают его покой. А Редклиф не испытывал добрых чувств к месту, которое укрывало беглых гверхов.

«Они – такие же живые создания, – слышалось ему в тихом шуме листвы. – И нуждаются в помощи не меньше вас».

Редклиф нахмурился.

– Гверхи – зло, – громко сказал он и снова ощутил кольнувшую душу тревогу.

Нужно было возвращаться. Как бы ни хотелось ему провести ночь подальше от Горленда, нельзя было бросать жену в одиночестве.

Он вскочил на коня, и вскоре уже несся по кранчестерскому тракту к Уинтширу.

***

В замке было удивительно тихо. После недавней суеты казалось, что в Горленде все вымерли. Редклиф прошел в свои покои, кинул на кресло испачканный глиной плащ и подошел к двери смежной спальни. Хризантемы, изображенные на ней, сегодня казались удивительно живыми. Словно присутствие в комнате женщины оживило древний символ Уинтширов.