Баба Люба. Вернуть СССР-2 - А. Фонд

так себе.

А что же тогда сказать?

Но обдумать мысль мне не дали — скрипнула дверь и на кухню проскользнула Анжелика. И вид у неё был донельзя задумчивый.

— Что-то случилось, Анжелика? — спросила я. — Что-то на тебя Кашпировский странно подействовал.

— Я получила письмо из Нефтеюганска, — чуть запинаясь, сказала она, — от подружки. Насчёт Белки.

Глава 11

«Взялся за гуж — не говори, что не дюж» — хорошая поговорка, и, главное, к месту. Но, чёрт возьми, где была моя голова, когда я пообещала Всеволоду сделать доклад на очередном молении сектантов⁈

Нет, теоретически, конечно, алгоритм беспроигрышный: я выступаю — поражаю хроноаборигенов харизмой, новизной и раскрепощенным мышлением человека из двадцать первого века — они моментально проникаются, признают моё лидерство — затем я леплю из их податливых душ всё, что угодно. Уточняю, всё, что угодно именно мне. Ага, а потом я становлюсь самой-самой главной среди них и, накрутив братьев и сестёр в правильную сторону, мы стройными рядами шагаем в светлое будущее — возвращать СССР обратно в этом мире и моего Пашку в семью — в моём прошлом.

Звучит красиво. Зато на практике… Мда… Я вздохнула и опять сунула пятерню в донельзя взъерошенные волосы.

В сонной полуночной тишине громко цокали ходики, навевая сонную одурь. Дико слипались глаза. Я сидела на кухне и писала доклад. Ну как писала… рерайтила произвольно куски из каких-то брошюрок, которые сочувственно подсунула мне лучезарная Марина. Причём переписывала я из не по смыслу, а больше интуитивно, так как теологических знаний у меня было не просто в ноль, а в минус. Поэтому я совершенно не ориентировалась во всём этом. Соответственно писала какую-то дикую чушь.

Но зато я прекрасно помнила весь тот поток информации, который регулярно, огромными массивами лился на бедные головы людей из каждого утюга в моём времени. И надеялась, что использую что-нибудь из современных пиар-стретагий и аудитория будет моя. Вот только ничего не могла вспомнить. Поэтому пока просто писала доклад. Решила, что по ходу дела вспомню.

И тут, в тишине, раздался какой-то царапающий звук. Я вздрогнула и поёжилась — ан, нет, вроде тихо. Показалось, наверное. Не успела я вывести на тетрадном листе «Библия отражает истины в полном соответствии с нуждами…», как звук раздался опять.

Я чутко прислушалась — такое впечатление, что кто-то поскребся в дверь. Может, Анжелика или Ричард проснулись? Я опять прислушалась. Нет, так и есть — кто-то тихо царапался и словно шкрябал в дверь.

Тихо-тихо, крадучись, на цыпочках, я проследовала по коридору, дошла до входной двери и выглянула в глазок. Чёрт! В подъезде опять было темно, кто-то снова лампочку спёр и площадка освещалась через окно от уличного фонаря.

А, может, почудилось?

Стараясь, не дышать, я прислушалась. Нет, точно там, за дверью, кто-то есть. Осторожное движение в гулкой пустоте подъезда прозвучало почти оглушительно.

Неужели бандиты? Иначе кто ещё может скрестись ночью в дверь? Хотя зачем им скрестись, они бы с ноги дверь вынесли. Тогда кто?

И тут опять приглушенно постучали. Я аж подпрыгнула, выдав себя.

— Любка, открой! — раздался тихий голос, с хрипотцой.

Женский.

Ещё и меня знает.

Ладно. Если что, я тут, в квартире, не одна, от деда Василия и детей толку нету, но хоть визг поднимут, так что соседи услышать, да и я, если что, буду кричать. Успокоив себя таким образом, я открыла дверь.

На пороге стояла… тра-та-та-там!.. Тамарка!

Да, да, Любашина непутёвая сестра. Выглядела она не очень. И в прошлые разы она смотрелась не особо, но сейчас это было нечто: волосы всклокочены, одежда грязная, вся провонялась.

— Лю-у-убка! — старательно выговариваю каждую букву, сообщила Тамара и, чуть помедлив, требовательно мотнув головой, добавила, — ты меня уважаешь?

И тут я поняла, что она пьяная в хламину.

— Угу-м, — нечленораздельно ответила я, мучительно думая, что с ней такой сейчас делать.

— Ну тогда дай двести пятьдесят!

— Что? — не поняла я.

— Не что, а кого! — расхохоталась собственной шутке Тамарка, обдав меня запахом концентрированного перегара.

— Зачем тебе сейчас деньги? Ты хоть время видела? — решила выяснить я, хотя и так было ясно.

— Вот ты дура, Любка! — икнула Тамарка и пьяненько хихикнула, — я же одолжить хочу. Потом верну!

— Тамара! — строгим голосом сказала я, — ты сегодня хоть ела?

— Ну пазязя…лу-у-уста-аа-а… — пьяненько захихикала она и снова икнула.

— Я тебе вопрос задала! — топнула я ногой.

Подействовало. Тамарка задумалась:

— Вчера ела… вроде… не помню, — небрежно отмахнулась она, — так ты дашь двести пятьдесят рублей? Ты же моя сестра!

Я аж задохнулась от возмущения.

Но не успела я совладать с эмоциями, как между площадками, со стороны лестницы раздался топот и оттуда торопливо высунулась ещё одна всклокоченная голова. Мужская. Которая тревожно спросила:

— Ну что там, Тамарка⁈

— Тихо! — шикнула на них любашина сестра и добавила, ничуть не стесняясь меня, — у меня всё под контролем! Любка дура и меня любит. Деньги ща будут!

— Давай, только быстро! — велел второй голос.

— Мы на дворе ждём! — взволнованно сообщил первый, и шаги потопали вниз. Хлопнула входная дверь и стало тихо.

— Ну чё ты! — с пьяной бравадой сказала Тамарка, — гони бабло, сеструха!

— Тихо, не кричи! — велела я, — дети спят, разбудишь.

— Ой, да какие твои дети! Приблуды нагулянные! Сдала бы их в детдом и не мучилась!

— Тамара, — начала я, но любашина сеструха уже завелась, а так как она была пьяная, то её понесло:

— Понабирала чужих байстрюков, трясётся над ними! Лучше бы своего родного обратно забрала!

От этих слов я аж зависла.

Своего? Родного? Обратно забрала?

Так, стоп! Это сейчас что было?

Но Тамарка, видимо, даже с пьяных глаз сообразив, что ляпнула что-то «не туда», опять лихо переключилась на денежный вопрос:

— Любка, дай двести пятьдесят, а? Ну, Любка!

— Сейчас принесу, — сказала я и, пока Тамарка радовалась, быстренько задала ей пару вопросов, — ы дом отца продали, а документы где? И где деньги?

— Да Володька, скотина такая, все деньги забрал! — неожиданно зло, со слезой в голосе, выдала Тамара, — ни копейки не дал!

— А куда он их дел? — подтолкнула неповоротливые мысли в хмельной голове в