Злое небо - Виктория Щабельник

Шания, а у нас для тебя сюрприз! — я украдкой смахнула слезы. Не сейчас. Позже. Я умру от горя позже. А теперь…

– Мистер Гибсон! Что с капитаном? — не отвлекаясь от экрана спросила я.

— Мертв, — процедил старпом. Похоже, удар.

На тактическом дисплее появились данные, от которых я похолодела. К нам неслись сразу две ракеты.

— Старший лейтенант Гибсон, жду ваших указаний, — я маневрировала со скоростью, на которую был способен корабль такого класса и размера. Но он был лишь грузовым судном, хорошим, новым, добротным. Но все же… А нас атаковали военные крейсера и истребители. Защита трещала по швам.

— У меня нет военного опыта, — тихо пробормотал он, — я не могу… вы… сможете…

— Твою мать! Канонир! Занять место. Плазменные пушки держать наготове. Ждете подходящего момента и стреляете без моей команды!

Это была типичная больничная палата, унылые серые стены, белый потолок. Генерал застыл в напряжении, едва сдерживаясь, чтобы не ворваться за тонкую перегородку. И все же, лицо его было бесстрастным. Он неплохо умел владеть собой.

— Алан, скажи мне, что с ней? — генерал встал, как только врач вышел из-за шторы. Пациентка недавно пришла в сознание, но врачом было принять решение вколоть ей успокоительное. Теперь она спала.

— Шок, упадок сил, стресс. Она заключенная, Дамирон. Мало кто из них видел в жизни что-то хорошее.

— Но почему обморок был таким глубоким? — настаивал генерал.

— Думаю, что-то стало последней каплей. И это что-то жутко ее расстроило и напугало. Ты говорил, она присутствовала при допросе одного из своих друзей?

— Да, но ей стало плохо значительно позже. Мы с ней разговаривали…

— Ты был груб? Чем-то ее оскорбил? Ударил?

— Ты же меня знаешь. Я никогда не бил женщин. Хотя, эта конкретная, порой вызывает во мне подобнее желание.

— Что же могло ее напугать?

— Я ее… поцеловал, — генерал смутился, ожидая реакции товарища, но тот лишь покачал головой и присел.

— Я согласен, она привлекательная женщина, выглядит хрупкой. Но не забывай, она жила на Утлагатусе несколько месяцев. И выжила. Она боец. И то, что ее ввела в шок твоя попытка сблизиться… Думаю, что она многое пережила. И жизнь ее не щадила. Если она тебе действительно небезразлична, то запасись терпением. Если же нет, оставь ее.

Алан направился к выходу.

— Я не могу, — покачал головой Дамир, смотря вслед товарищу.

— Я навещу нашу пациентку вечером, — словно не слыша его слов, произнес Алан.

Врач вышел, оставив генерала наедине с его пленницей. Когда его шаги затихли, Дамир подошел к низкой кушетке, на которой спала беспокойным сном Шания. На лице застыла тревога. Ее веки были плотно сомкнуты, грудь едва заметно вздымалась от дыхания, каштановые волосы разметались по подушке, бледную кожу освещал тусклый свет лампы.

Генерал стиснул челюсти, на его скулах напряглись желваки. Он поднес руку к ее щеке и нерешительно коснулся пальцем прохладной шелковистой кожи.

Он смотрел на нее так, как смотрит умирающий от жажды на последний глоток воды. Сам понимал что влип, и не хотел до конца этого сознавать. Генерал, безжалостный воин, взваливший на себя непосильную ношу, готов был забыть собственные принципы, склонив голову перед женщиной, о которой знал лишь одно: она преступница, и сама этого не отрицает.

Он отошел от койки, борясь с желанием прикоснуться к ее роскошным волосам. Во сне она была так уязвима, так беззащитна. Его инстинкты воина требовали ее защитить, искушенный мужчина в нем рвался прижать к себе это безвольное, ослабленное лекарствами тело и овладеть им. Впервые он осознал, насколько сильно ее хочет там, в пещере, куда он ее привел и где она так бесстыдно демонстрировала ему себя. Разум говорил, что, скорее всего, она сама не осознавала, как действует на него. Но что-то в глубине души искало зацепку: взгляд, голос, жест, который бы дал понять, что его чувства взаимны. Она сама пришла к нему в комнату под дурацким предлогом. Извиниться? Не смешите меня! Он не хотел верить, что это был лишь способ усыпить его бдительность, еще больше распалив его чувства. Понимала ли она, как больно его ранили ее несправедливые слова, когда она считала его способным причинить ей боль?

И что же делать теперь, когда он так неосторожно приоткрыл перед ней свои истинные чувства? Его желание, его страсть напугали ее. Неужели его прикосновения были ей настолько противны, что заставили лишиться сознания? Алан говорил о психологической травме. Что ей довелось пережить в застенках? И сможет ли он когда-нибудь стать для нее чем-то большим, чем жаждущим этого роскошного тела тюремщиком. И поверит ли он однажды в ее искренность до конца?

Когда в палату вошла присланная Аланом лаборантка еще молодая женщина, смуглая, черноглазая и в своем роде привлекательная для мужских взоров, он проигнорировал ее заискивающий взгляд и поощрительную улыбку. Когда-то его совершенно не смущало подобное внимание, и он, понимая что в таком месте выбирать не приходится, иногда охотно пользовался расположением женщин. Они же в свою очередь не отказывали генералу, видя в нем власть, силу, да и просто привлекательного мужчину. Хотя на базе, мужское внимание не было редкостью. Но сейчас он не хотел даже думать, что в его объятиях окажется кто-то другой, кроме Шании.

Что это было? Жажда? Одержимость? Похоть? Возможно, все вместе. Но он знал, чувствовал, что как бы ни желал эту женщину, он никогда не посмеет принудить ее отдаться ему. Потому что надеялся хотя бы раз увидеть ее взгляд, наполненный желанием, а не болью, страстью, а не страхом, подаренный ему, и никому другому.

Пять месяцев назад

Неужели я это сделала? В угаре боя даже не заметила, что приняла командование кораблем на себя? Кэп мертв! Дельта-2 уничтожена… мама, папа, Даринка! НЕТ! Как же так?

Не думать! Иначе сойдешь с ума! Потом, если выживешь и захочешь жить после этого…

И кто знает, как долго мы сможем удержать корабль и не позволить ему развалиться на куски. Гибсон буквально приклеился взглядом к дисплею. Датти автоматически выполняла мои команды. Канонир выбирал движущиеся к нам цели, сбивая их на подлете. Сколько еще зарядов осталось в плазменной пушке? И сколько ракет-перехватчиков придется израсходовать, чтобы выбраться из этой передряги живыми? Как скоро нас возьмут в тугое кольцо и уничтожат? Мой голос звучал уверенно, и каждый раз отдавая приказ, я боялась, что выдам свои чувства. Страх, неуверенность, отчаяние.

Нужно отрешиться от всего. Нет ничего важнее этого корабля и его экипажа.

Для меня существовал лишь дисплей, где были разбросаны атакующие нас точки. Весь мир свелся к этим точкам, от которых нужно было уйти, увернуться, и по возможности, уничтожить. Пираты? Разве не для борьбы с ними меня готовили? Они убийцы! Они посмели уничтожить всех, кого я любила. И теперь в первый, и быть может, в последний раз в жизни я покажу, что значит потерявший голову от боли и отчаяния уже бывший пилот ВВС.