Спутники Марса: маршал Тюренн и принц Конде - Людмила Ивонина

привык находить по возвращении из своих наиболее славных походов»[69]. Так это было или нет, мы не знаем, ибо мемуары других современников, в частности, кардинала де Реца, говорят о довольно прохладном приеме принца в столице. Но спокойное отношение парижан к Конде Мазарини посчитал благоприятным знаком, и посоветовал Анне и Людовику вернуться в Париж.

Парижский парламент распустил свою армию и заключил в Рюэйле 11 марта 1649 г. мир с королевским двором. 18 августа 1649 г. королевская семья торжественно въехала в столицу: короля сопровождал принц, а королеву – первый министр. В те дни Конде еще надеялся, что его заслуги будут оценены по достоинству – ведь королева по прибытии в Пале-Рояль во всеуслышание заявила, что принца невозможно в полной мере вознаградить, ибо он восстановил власть короля и поддержал кардинала. Но это были только слова.

Во время парламентской Фронды интересы семьи Тюренна и его нежная дружба с сестрой принца Конде известной авантюристской и покорительницей мужских сердец герцогиней де Лонгвиль привели полководца в лагерь фрондеров. Анна-Женевьева не обошла своим ласковым обхождением и славного маршала, пронзив, хотя и ненадолго, стрелами амура его сердце. Но это обстоятельство вряд ли сильно повлияло на решение Анри: хотя он был способен любить, любовь никогда не руководила его поведением. К тому же его связь с госпожой де Лонгвиль, главным возлюбленным которой был герцог де Ларошфуко (и не только!), в литературе точно не установлена. И даже если у Анри и был роман с Анной-Женевьевой, то лишь кратковременный. А, может быть, он просто ее использовал в своих политических интересах? Есть и такая точка зрения. Во время Фронды на сцене политических интриг появилось немало аристократок: мадам де Буйон, мадам де Монбазон, мадам де Шеврез и ее две дочери – мадемуазель де Шеврез и принцесса Пфальцская, однако самой виртуозной и влиятельной интриганкой являлась герцогиня де Лонгвиль. Пустившись во все тяжкие, и забросив семейные обязанности, эти дамы желали управлять лидерами Фронды с помощью связей и особенно чар. Скорее же всего, знатные фрондеры управляли ими самими, в том числе и Тюренн. Вообще же политическая позиция полководца в начале конфликта часто критиковалась; но это было время, когда характеры людей подвергались испытаниям, что происходит во время любой гражданской войны. Он желал быть лояльным королю и королеве-матери, но, находясь в сомнениях, спрашивал себя, будет ли актом лояльности верная служба министру-выскочке, который вместо законного монарха управляет государством и губит его?

Мазарини, королева и принц Конде опасались, что Тюренн поддержит брата, и каждый писал ему, надеясь на его лояльность. В январском письме 1649 г. Мазарини пытался «образумить» полководца, выразив сожаление поведением присоединившегося к парламентской партии герцога де Буйона, и настаивая, чтобы он остался командующим армией и поговорил с братом. «Я с восхищением отношусь к Вам, и то, в чем Вы заинтересованы, станет возможным. Я готов удовлетворить все претензии на Седан к чести Вашего дома», – заканчивал кардинал[70]. Не достигнув результата, первый министр назначил в Рейнскую армию нового командующего и прислал с ним деньги – 3 000 крон. Как далее рассказывал в своих мемуарах сам виконт, «Двор выслал приказы всем офицерам не признавать месье Тюренна (как командующего – Л.И.)… И с половиной армии и 15-20 друзьями он отправился в Голландию». Он вернулся в Париж только после Рюэйльского мира[71].

Тем временем Луи Конде, недовольный, что на него не пролился дождь наград и привилегий власти, и что он по-прежнему в зависимости от «нищего сицилианца», положил гнев на милость в отношении фрондеров и поладил с братом и сестрой. Чтобы скрепить семейный союз не только духовным началом, Конде добился от королевы назначения Конти губернатором и передачи любовнику сестры Франсуа де Ларошфуко крепости Данженвилье. Он подружился с Гонди, а колкими шутками и ежедневным оспариванием справедливости действий кардинала ясно давал понять, что тот недостоин занимаемого места. Между честолюбивым полководцем и властолюбивым первым министром столкновение было неизбежно.

11 декабря 1649 г. на Новом мосту была обстреляна пустая коляска Конде. До первого министра якобы дошли слухи, что на принца готовят покушение фрондеры – их надо было проверить. В свете последующих событий очень вероятно, что это была провокация Мазарини. На фоне продолжавшихся анти-мазаринистских настроений кардинал решил столкнуть парижан с принцем, и уже 13 декабря Гастон Орлеанский и Конде объявили в парламенте приказ короля о дознании виновников покушения. 22 декабря обвинение в заговоре предъявили Гонди, Бофору, а также парламентариям Брусселю и Шартону. Процесс тянулся месяц и закончился полным оправданием подсудимых, в результате чего принц оказался в нелепой ситуации. Его гордость и, главное, честь были сильно задеты, а виновник был очевиден. Полководец обратил свой столь долго накапливавшийся гнев на первого министра, а тот постарался упредить удар.

Накануне 18 января 1650 г. кардинал сообщил Конде, что хочет после Совета, запланированного на этот день, арестовать де Кутюра, возглавлявшего людей, которые готовили против принца заговор. Более того, первый министр попросил принца взять на себя труд приказать жандармам и легкой кавалерии короля сопровождать арестованного в Венсенский лес во избежание беспорядков. По иронии судьбы, Луи отнесся к словам Мазарини с полным доверием, дав себя обмануть. Он принял все необходимые меры предосторожности, чтобы его самого беспрепятственно отвезли в тюрьму. У Анны Австрийской от напряжения даже сдали нервы. Она объявила себя нездоровой и не вставала с постели. В ее покоях сидела мать Конде, да и сам принц тоже ненадолго зашел к королеве осведомиться о ее самочувствии.

Вечером того январского дня Мазарини передал уже приходившей в себя королеве, что все готово, и она может пожаловать в Совет. Для его людей это был условный сигнал. Едва войдя в галерею у покоев Анны Австрийской, принцы Конде, Конти и герцог Лонгвиль по королевскому указу о заточении без суда и следствия были арестованы капитаном ее гвардейцев Гито. Изумленные принцы крови и герцог не стали оказывать сопротивления. Немного спустя их усадили в карету короля, поджидавшую арестантов у Малых ворот дворцового сада. Конвой оказался слабее, чем можно было предположить. Возможно, так и было рассчитано, чтобы не возбуждать ненужные толки. Никогда еще особы столь высокого положения не препровождались в тюрьму столь малым числом людей: всего насчитывалось шестнадцать всадников да еще помещавшиеся вместе с арестованными в карете стражники. По пути в Венсенн карета опрокинулась, но никто не счел своим долгом решиться на освобождение арестованных.

Операция прошла почти бесшумно. Кардинал не торопился ликовать, и был прав. Принцы