Пророк - Дмитрий Шидловский

— Я не очень разбираюсь в европейском оружии, — сказал я, — но, кажется, этот доспех не представляет большой исторической ценности.

— Вы совершенно правы, — ответил герцог. — Типичный доспех тевтонского рыцаря тринадцатого века. Стоил он недорого. Для меня интересна его история. Он принадлежал одному из рыцарей, участвовавших в осаде Пскова в тысяча двести сорок втором году. Рыцарь был пленен, а доспех достался русским в качестве трофея. Для меня это символ. Символ длившегося многие столетия немецкого давления на восток.

— Ничего удивительного. Как и любая развивающаяся система, германская нация расширяла свой ареал.

— Да, расширяться на восток было проще, — усмехнулся герцог. — Сейчас уже мало кто помнит, что пруссы — это славянское племя, Пруссия — земля славян, Берлин — одна из славянских столиц, а Бранденбург некогда именовался Бранный Бор... Наши предки прошли всю Прибалтику и так и не сумели покорить Русь.

Я терпеливо выслушивал излияния герцога, зная его пристрастие к историческим экскурсам.

— Пожалуй, последней попыткой сделать это было нападение Гитлера на Российскую империю. Так и не понимаю, почему сумасшедший Адольф решился начать войну на два фронта. Ведь он знал, чем это кончилось для Германии в Первую мировую войну.

— Он знал, что Россия просто не может остаться в стороне от общеевропейского конфликта, — ответил я.

— Однако в войну вы вступать не спешили.

— В обществе еще было сильно воспоминание о революции, к которой привела Первая мировая война.

— Однако, насколько я знаю, после падения Парижа Россия приготовилась напасть на Германию, в случае немецкого десанта через Ла-Манш.

— И уже стянула войска к западной границе, — подтвердил я. — Это и погубило. Когда Вермахт скрытно перебросил свои части на восток и напал, он встретил части, готовые не к обороне, а к нападению. Генштаб так и не поверил, что Гитлер отважится на войну на два фронта. В итоге разразилась катастрофа сорок первого года. Мы потеряли Минск и с трудом удержали Киев. Да и сама война была необычайно кровавой. Погибло пять миллионов подданных империи.

— Вас спас профессионализм русского офицерства, — поддержал меня герцог. — После столь тяжких поражений удалось наладить оборону и перейти в контрнаступление. Впрочем, хочу заметить, что Россия приобрела в войне больше чем кто-либо. До этого в Евразийский союз, который фактически является завуалированной формой большой Российской империи, входили только Туркестан, Азербайджан, Грузия и Армения. А с сорок пятого по пятьдесят первый год вы включили в него всю Прибалтику, Польшу, Пруссию, Финляндию, Чехословакию, Венгрию, Румынию, Грецию и Болгарию.

— Заметьте, они добровольно попросились в Союз, — заметил я.

— Конечно, — усмехнулся герцог, — при той разрухе, которая царила в Европе, страны, участвовавшие в конфликте, могли избежать голода только за счет американской либо русской помощи. А стало быть, у них была альтернатива: либо вступать в НАТО, либо в ЕАС. Ведь именно это, так или иначе, было условием экономической поддержки.

— Что делать, — вздохнул я, — странам, которые не могут себя защитить, приходится вставать под крыло более сильных соседей. Ведь когда мы остановили Гитлера под Смоленском и Киевом, он попробовал пробиться к Петербургу по Балтийскому берегу. Чтобы оккупировать Литву, Латвию и Эстонию, Манштейну хватило трех недель, а вот у нас дальше Изборска и Ивангорода те же части пройти не смогли. А потом еще генерал Радищев положил десятки тысяч русских жизней за освобождение Прибалтики. И, заметьте, никто из вступивших в ЕАС не жалеет об этом. Уровень жизни, скажем, в Чехословакии значительно выше, чем во Франции.

— А Эстония опережает по среднедушевому доходу Дармштадт, — поддержал меня герцог. — Да, экономическое соревнование с Западом вы выиграли. Впрочем, если бы не изобретение атомной бомбы, я не сомневаюсь, что соперничество между Россией и США переместилось бы в военную плоскость. Когда в мире остается только два могущественных центра, жесточайшее соперничество неизбежно.

— Что же, сейчас Америка не конкурент России, — я выжидающе посмотрел на герцога. Отвлеченные разговоры пора было заканчивать.

— Но сейчас... Сейчас может возродиться вот он, — Фридрих гулко постучал по металлическому нагруднику стоящего перед нами доспеха.

— О чем вы? В настоящее время союз немецких государств не в состоянии противостоять Российской империи.

— Когда в лесу дерутся два льва, мелкие звери могут вставать на сторону одного или другого. Они выбирают того, победа которого более выгодна для них. Самостоятельную игру они вести не могут. Но когда в лесу царит один лев, все слабейшие ненавидят его за силу. И если они объединятся, то одинокому, хоть и сильному льву может не поздоровиться.

— То, о чем вы говорите, это теоретические размышления или... — я сделал многозначительную паузу.

— Или. Сейчас Америка не конкурент России, и среди глав немецких государств идут интенсивные переговоры. Речь о том, чтобы все их участники отказались от планов вступления в ЕАС и приступили к формированию единого Германского государства.

— То, что Альберт, король Баварский, давно метит во всегерманские кайзеры, мы хорошо знаем. Но что это даст другим германским государствам? Членство в ЕАС — это газ, нефть и прочее сырье по выгодным ценам. Это беспошлинная торговля на всем Евразийском пространстве, это неизбежный и скорый рост уровня жизни и социальной защищенности населения. Стоит ли отказываться от всех этих благ ради призрачной идеи великой Германии? Да и одна западная Германия, без Пруссии, не сможет стать по-настоящему серьезным игроком на мировой арене.

— Вы недооцениваете энергию разделенной нации, стремящейся к объединению, — покачал головой герцог. — Более полувека назад нас разделили насильно, но к тому времени мы уже стали единой германской нацией. Может быть, под сенью русского двуглавого орла нас ждет богатая жизнь, но не счастье. Ни одна уважающая себя нация не будет довольна, если ее жизнью управляют чужаки. Даже чехи и поляки, которым вы принесли покой и благополучие, которых освободили от фашизма, ропщут на вас. Простой логикой этого не объяснить. Есть еще национальный гонор. Что же говорить о нас, немцах, которые еще недавно претендовали на мировое господство? Не унижает ли нас, что мы поодиночке выпрашиваем милости у восточного соседа? Уверяю, если западные немцы объединятся, даже Пруссия не устоит перед тем, чтобы примкнуть к нам. Сыграет фактор национальной солидарности. Через месяц главы немецких государств прибудут в Мюнхен на ежегодную общегерманскую конференцию. Там и будет подписана декларация о создании единого западногерманского государства. Притом, заметьте, в конференции примут участие наблюдатели от Пруссии.

— Что ж, объединенная Германия тоже может вступить в ЕАС, — заметил я после непродолжительной паузы.

Герцог долго и выжидающе смотрел на меня, а потом решительно ткнул пальцем в стоявший перед нами доспех.

— Он не даст. Как только единая Германия возродится, в ней сразу возобладает дух воинственности. Уж поверьте мне, князь. И не последнюю роль здесь сыграет то национальное унижение, через которое мы прошли в двадцатом веке. Произойдет то же, что и в тридцатые годы прошлого века. Наиболее воинственные режимы появляются там, где народ потерпел жесточайшее поражение.