Апрельский кот - Татьяна Веденская

– Но как? – я размахнулась и ударила ракеткой по воздуху. – Я же – курица, никогда в жизни ничего не отбивала.

– Никакая ты не курица, – строго отчитал меня Гусев. – Милейшее создание. Отбивай волан!

И вдруг, сама не знаю как, я попала ракеткой по нему, и он полетел – сначала куда-то вверх, а потом вперед, на Сашину сторону корта. Я расхохоталась.

– Ты что же, и в дачный бадминтон никогда не играла? Чем же ты на даче занималась?

– Я? Задачки решала. Компьютер привозили – и мы в игры играли, – крикнула я, снова ударяя по летящему ко мне волану. Если это получалось, я невольно испытывала необъяснимое чувство глубокого удовлетворения. Не промазала, дуреха.

– Бедный ребенок. Ну, давай! Бей! – И Саша снова отправил волан ко мне. Гусев приходил и уходил, он ставил меня к каким-то людями, и они тоже позволяли мне время от времени ударить по волану, поясняя попутно, в чем смысл игры. Но если для них самым важным было «уронить» волан на половине противника, то для меня все эти два часа было только одно – попасть, услышать этот звук контакта, почувствовать, как моя рука послала волан в обратном направлении. Ни одной мысли, никаких особенных чувств.

На даче у соседей была собака какой-то очень крутой породы, не то ротвейлер, не то ретривер – длинная золотистая шерсть, грациозная поступь, слюни капают на землю. Звали зверюшку «оригинально» – Джеки. Мы с сестрой постоянно гоняли ее по улице, бросали ей круглый маленький мячик, а та его приносила и просила кинуть еще. Я помню ее взгляд, когда я забывала, замешкавшись, кинуть мяч. Джеки ждала, тюкала в меня носом, аж исходилась вся от нетерпения. Когда же мяч летел, у собаки не оставалось ни единой мысли – у нее была задача № 1: ей надо было ПОЙМАТЬ МЯЧ.

О, как я ее теперь понимаю. Все, что беспокоило меня на входе в это здание, исчезло. Все, о чем я помнила, – забыла. Даже о Саше. Не знаю, что это было, сразу ли началось или я выпала в какое-то измененное сознание уже позже, но я и заметить не успела, как пролетели два с лишним часа. Я хотела одного – снова и снова отбивать волан. Пока вдруг время не вышло и люди – усталые, вспотевшие и счастливые – не пошли обратно. Саша подошел ко мне, насмешливо осмотрел мое раскрасневшееся, одуревшее от непривычной нагрузки лицо.

– Жива? – с улыбкой поинтересовался он.

– Не уверена, – рассмеялась я. – И часто вы так тут «стучите»?

– Три раза в неделю по вечерам. Это – минимум, – сообщил мне Гусев, – следующая тренировка – в среду. Могу тебя взять с собой. Только тренер сказал, чтобы была форма. Поедешь?

– Ну конечно! – воскликнула я, изумляя этим ответом даже саму себя.

Одна упаковка воланов – и вот второй раз за день я сижу в машине Саши Гусева. За один день мы стали ближе, чем были за весь предыдущий год. Саша везет меня домой, говорит без умолку, но я слушаю не то, что он говорил, а то – как. Его голос отдаленно напоминает мне песни Гребенщикова. Легкая хрипотца, он откашливается, как это делают курильщики, но я знаю, что он не курит. Сама я еле дышу, и ноги болят, и мне кажется, завтра я даже встать не смогу. Я пробегала и пропрыгала за вечер больше, чем за все двадцать семь лет. Саша смеется надо мной, когда я начинаю стонать, выходя из машины на мокрый асфальт около дома.

– Это нормально, – говорит он, подавая мне руку. – Завтра будет еще хуже.

– Ты оптимист, – смеюсь я. – Втянул меня черт знает во что. С днем рождения!

– О, да, точно. Я совсем забыл, – кивнул Саша. – Мы с ребятами в это воскресенье играть будем, у нас есть халявный зал. И жратва тоже будет. Я проставляюсь. Торт, виски-кола, бадминтон.

– Прямо вечеринка.

– Ну, это же день рождения, разве нет? Ты приглашена, Ромашка.

– А я и не знала, что приглашена. Не уверена, что у меня есть бальное платье и туфли на шпильках.

– Наверное, это что-то особенное – бегать по корту в туфельках на шпильках, – сказал Саша и с сожалением отпустил мою руку. На секунду – только на секунду – мне показалось, что он ждет от меня приглашения наверх, в квартиру. В мою квартиру, где в одной комнате сидит у телевизора мама, а в другой – страшный кавардак. Уборка помещений – ни сухая, ни влажная – не входила в список моих приоритетов.

– Спасибо за прекрасный вечер, – сказала я, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы Саша понял: в башню к принцессе ему не подняться. Он посмотрел на меня, чуть прищурившись, а затем рассмеялся и пошел к машине. Мне стало не по себе от его насмешливого взгляда, словно он заранее знал мой ответ. В конце концов, если бы в доме не было мамы… – Пока!

– Увидимся, Фая, – кивнул Саша.

– Ага. В воскресенье, – ответила я.

– Значит, на работу ты больше ходить не собираешься? Эх, Фаина, смешная ты, – пожал плечами Саша и уехал раньше, чем я сумела придумать ответ. «Смешная» – это было вовсе не то слово, не на то рассчитывает девушка при прощании с парнем, который ей нравится и которому, как она надеется, нравится тоже.

Я зашла в квартиру и моментально учуяла запах яблочного пирога с корицей. Значит, мама была в хорошем настроении. Видимо, Лизавета ничего ей еще пока не говорила. Хорошо, а то слишком много событий для одного вечера. Способность к кулинарии была унаследована Лизаветой от мамы, миновав меня. И мама, и сестра могли легко сварганить что-то вкусненькое. Если же что-то подобное пыталась сделать я, из-под моих кривых рук выходили только горелые головешки. Мама говорит – это все оттого, что я не чувствую еду, не слышу ее, пытаясь просчитать то, что нужно ощущать телом, сердцем, руками. По мне – это все ерунда какая-то. Если в инструкции сказано – жарить на сильном огне семь минут, в моем мире именно это и следует сделать. Это только персонажи «Матрицы» разговаривали с печеньем, которое тоже хотело любви.

Впрочем, чего бы я ни говорила, у меня печенья пригорали, а у мамы с Лизой – нет. Значит, следуя доводам логики, они были правы, а я – нет.

– Ма-ам, а дай пирога! – крикнула я, не найдя источника чудесного запаха на столе в кухне.

– А это и не мамин пирог, а мой, – улыбаясь, сказала Лизавета, выходя из ванной. Я вся подобралась и напряглась в ожидании плохих новостей. Если пирог с корицей делала не мама, значит, не факт, что она в хорошем настроении. А это значит, что Лизавета вполне могла все ей рассказать. – Мой руки и садись.

– Оставь в покое мои руки, – фыркнула я.

– Какой пример ты подаешь Вовке? Хватать пирог немытыми руками. Ладно, как хочешь.

– Помою, – буркнула я и подошла прямо к кухонной раковине. Из чистой вредности я вымыла руки средством для мытья посуды, хотя и знала, что Лизавету это бесит. У моей сестры все должно быть сделано по правилам, кроме, конечно, случаев, когда дело касалось ее личной жизни. Лизавета вздохнула, глядя на то, как я вытираю руки кухонным бумажным полотенцем.