Ошибка президента - Фридрих Незнанский

Человек, называвший себя Алексеем Снегиревым, тоже улыбнулся и пошел на корабль по длинному виадуку, обтянутому на случай дождя ярко-желтой синтетической тканью.

Билет у него был самый что ни на есть дешевый, и каюта располагалась глубоко в недрах парома. Собственно, это была даже и не каюта для пассажира, а закуток для водителя грузовика. Именно так значилось в плане корабля. Спускаясь вниз, Алексей Снегирев заглянул в случайно открытую дверь грузовой палубы и действительно заметил сквозь, щель гигантское мокрое колесо.

Его каюта располагалась еще ниже. В этом месте борт корабля уже изгибался к килю: потолок каюты был значительно шире пола, а спальная банка располагалась на уровне груди. Кроме банки в каюте имелись раковина, зеркало и кресло с лежавшим на нем пестрым буклетом, по-шведски повествующим о прелестях отдыха в Санкт-Петербурге. На полочке у зеркала, на самом видном месте, красовался конвертик для чаевых.

Алексей посмотрел в зеркало. На него доброжелательно взирал худой мужчина с коротким ежиком бесцветных волос, то ли пепельно-светлых, то ли совершенно седых. При люминесцентной лампе поди разбери. Глаза тоже были почти бесцветными, светло-серыми, словно вылинявшими. А ничего все-таки получилось, подумал о себе Алексей. Симпатичный. Где-то даже располагающий.

«В тебя когда-нибудь стреляли свои?»

А вот это было уже ни к чему. Глаза человека в зеркале начали меняться. Теперь они смотрели словно сквозь линзы оптического прицела. Что-то рановато начала сказываться близость исторической родины…

Вечером, когда остались за кормой стокгольмские шхеры, он запер каюту и пошел прогуляться по кораблю. В первом же салоне крутили видеофильм. Алексей вошел в самый душераздирающий момент: молодые муж и жена, не вовремя заглянувшие в бар, стали свидетелями жуткого изнасилования. По всей видимости, остальные полтора или два часа супругам предстояло мучительно решать вопрос, давать или не давать показания в суде.

Его это не заинтересовало, и он двинулся дальше. Подышал воздухом, устроившись на верхней палубе за трубой и глядя, как пропадает за кормой огонек далекого маяка. Потом спустился обратно к себе и лег спать.

На другой день рано утром должна была состояться шлюпочная тревога. По сигналу колокола громкого боя пассажиру предписывалось потеплее одеться, надеть на себя спасательный жилет и смирно ждать, пока за ним придут и проводят к шлюпке номер такой-то. Колокол громкого боя действительно поднял бы и покойника, тем более что висел как раз напротив двери каюты. Алексей оделся, послушно завязал жилет и стал ждать, но никто за ним не пришел. Сняв жилет и раздевшись, он взял с полочки у зеркала фирменный конвертик для чаевых. Усмехнулся и подбросил его. Когда конвертик в конце концов упал на пол, в нем красовались четыре дыры. Алексей порвал его на мелкие части и выкинул в туалет.

Над водой начал вырастать Санкт-Петербург.

Алексей нашел на одной из пассажирских палуб обращенный вперед иллюминатор и простоял возле него три с половиной часа. «Ильич» прошел Морским каналом, осторожно пробрался сквозь узкости порта и, наконец, встал у причала.

Еще через некоторое время, легальнейшим образом миновав границу, Алексей Снегирев вскинул на плечи рюкзак и вошел в город, где его никто не встречал.

После суток на корабле тело просило движения, и он отправился на метро «Приморская» пешком: невзрачный, поджарый мужчина среднего роста, каких полно в любом городе мира. Вот только профессия у него была, какую ни в каких документах обычно не пишут.

Большое массивное здание на площади Дзержинского, выстроенное еще до революции для акционерного общества «Россия», а в тридцатое годы надстроенное архитектором Щусевым, носит в путеводителях по Москве скромное название: «административное здание на площади Дзержинского». Но кто же во всем СССР не знает, какая «администрация» здесь располагается?!

Этот мрачный дом внушает страх, кажется, от одного его вида внутренне содрогнется и поежится каждый. Конечно, прошли те времена, когда со всей Москвы съезжались сюда по ночам черные воронки, привозя все новые и новые жертвы. Времена те минули, да навсегда ли… Правда, теперь мимо здания КГБ уже не пробегают поспешно, а просто проходят, но сердце все равно постукивает.

Однако есть в Москве люди, которые спокойно приходят на площадь, названную в честь железного Феликса. Для них этот мрачный массив – место работы. Каждое утро останавливаются здесь «Волги» с бегущим оленем на капоте, из них выходят серьезные люди с портфелями. Летом они в строгих костюмах, весной и осенью – в плащах и шляпах, зимой – в хороших драповых пальто с каракулевыми воротниками.

Что-что, а это Галя Крутикова знала прекрасно. Плащ, демисезонное или зимнее пальто, шинель, шапка, шляпа, фуражка – каждая из этих вещей имела для нее свое неповторимое лицо, отличное от других. Каждый предмет Галя помнила прекрасно и никогда бы не спутала с другим, как и лицо человека. Галя была гардеробщицей.

Ведь в КГБ работают не только майоры и полковники. Среди многочисленных служащих в этой солидной организации есть вахтеры, буфетчицы, электрики, механики по лифтам, уборщицы. Есть, конечно, и гардеробщики. Разумеется, всех этих людей, даже самого последнего дворника, проверяют по всем статьям, на каждого лежит папка с личным делом, в которую заносятся анкетные данные, вписываются все контакты, а на всякий случай и порочащие сведения, которыми в случае чего можно было бы воспользоваться как средством давления.

Каждый из работающих здесь прекрасно знает, что его жизнь видна кому следует как на ладони. Но они мирятся с этим, ведь сколько преимуществ дает служба в такой солидной организации – взять хотя бы прекрасные продовольственные заказы, где по очень скромным ценам можно приобрести деликатесы, о которых соседи и слыхом не слыхивали.

А отпуск, проведенный в отличных домах отдыха и санаториях?

Гале повезло. Она приехала в Москву из провинции, хотела поступить в МГУ. Не получилось. Пошла работать на завод, чтобы зацепиться в столице. А потом получила это место через одного знакомого…

Помимо заказов и отдыха в санаториях Гале досталось и кое-что неизмеримо более важное – временная прописка сменилась постоянной, койка в общежитии – хорошей комнатой совсем близко от работы, в Мыльниковом переулке. Так что на работу она обычно ходила пешком.

Вот и сегодня теплым сентябрьским днем она быстро шла по Кривоколенному переулку по направлению к площади Дзержинского. Было по-утреннему свежо, день обещал быть солнечным, начиналось бабье лето, но настроение у Гали было скверным.

Без пятнадцати восемь она уже была на рабочем месте. Надела синий форменный халат, причесалась перед зеркалом, подкрасила губы неяркой помадой – гардеробщица тоже должна выглядеть хорошо.

– Галка, ты чего марафет наводишь, хочешь жениха подцепить? – Это тетя Клава, старейшая работница учреждения, она подавала пальто и Берии, и Ежову, о чем иногда любила вспоминать: «Лаврентий Палыч, девчонки, был обходительный мужчина, вежливый, завсегда улыбнется, слово доброе скажет…»