Китайский проезд - Эдуард Тополь

– Алло! – сказал президент в трубку. – Гуд афтер нун, Билл! Хау ар ю? – Он подождал, пока дежурный на «горячей линии» переводчик перевел ему ответ Клинтона, потом сказал: – О, у меня столько иностранцев вокруг, что я скоро вообще, понимаешь, заговорю по-вашему. Я тебя не отвлекаю от работы? С Доулом беседуешь? Молодец, культурно у вас. Один есть вопрос, понимаешь. Тут говорят, что на президентских выборах у тебя работала команда, которая крутила всю кампанию… Нет, Билл, я не прошу их у тебя. Ни в коем случае, понимаешь. Можешь представить, что тут будут орать, если ко мне прилетит твоя команда из Вашингтона! Коммунисты и так вопят, что я продал тебе всю Россию. Но скажи честно: эти ребята действительно знают какие-то трюки? Что? – Президент рассмеялся и сказал дочке: – Он говорит, что самый большой трюкач в этом деле – он сам. Но он слегка занят в своем Белом доме и осенью у него тоже выборы… – и опять в телефон: – Нет, это я не тебе, Билл, это я своей дочке. Да, передам. Я вообще, понимаешь, думаю сделать ее начальником моего избирательного штаба, – и упредительным жестом остановил изумленную дочь, продолжая свой разговор с Клинтоном. – А то, понимаешь, эти засранцы, мои помощники, ни хрена не умеют, кроме как приказы отдавать. Ну ладно, Билл, работай. Я тут подумаю. Хиллари привет… – Он положил трубку и взял с подноса стакан с чаем.

– Папа, ты это всерьез? – спросила дочь президента.

Он развел руками:

– А кому еще я могу доверить свою избирательную кампанию?

– Но я же должна рожать!

– Да… Это, понимаешь, тоже факт… – Президент усмехнулся И показал на Винсента: – Но вот он тоже считает, что даже из-за твоих родов мы не можем, понимаешь, отложить президентские выборы. Так что ты и решай: приглашать иностранцев тебе в помощь или сама справишься.

Винсент с напряжением вслушивался в их русский разговор, понимая лишь общий смысл его.

Дочь президента посмотрела на него и сказала:

– Thank you for your time. Мы обдумаем все это. Спасибо, что пришли.

– Это вы оказали мне честь, мадам, – сказал Винсент, вставая.

Света в подъезде не было, почтовые ящики были разбиты, а у провалившейся в штольню кабины лифта шестнадцатилетние подростки курили не то гашиш, не то марихуану и слушали «хэви-металл» из переносного мага. Но при виде двух качков, сопровождавших Машкова, нехотя расступились и пропустили его к лестнице. Лестница оказалась загаженной и темной, с прожженными от сигарет поручнями и с похабелью грязных рисунков на стенах, некрашенных со времен социализма.

– Ну народ! Где живут, там и срут! – сказал Машков. – Как скоты!

Сам подъем был для них не в тягость, но в лесах вокруг дачного поселка «Земстроя», где Машков каждый день гонял своих бойцов по полной программе тренировок спецназа, не было, конечно, такой вони от кошачьей мочи, наркоты и старых окурков.

На шестом этаже, посветив зажигалками, они нашли дверь с цифрой «63». В отличие от пяти соседних деревянных дверей, она была стальной, некрашеной, без глазка и даже без кнопки звонка.

Машков нагнулся, приложил ухо к замочной скважине, послушал тишину, потом зажигалкой постучал в дверь и послушал снова. Никто не ответил, но мимолетный шорох за дверью заставил Машкова постучать сильней, кулаком. Потом снова послушать и застучать еще громче.

– Кто там? – прямо за дверью вдруг прозвучал осторожный женский голос.

– Александра, это Машков, открывай!

Ответом было молчание.

– Сашка, ты слышишь, бля? – нетерпеливо сказал Машков, он был вспыльчивым человеком. – Открой дверь!

– Я не могу… – донеслось из-за двери.

– Почему?

– Я это… я болею…

– Чумой, что ли? Открывай!

– А что вам нужно?

– Проведать тебя пришел. Ты же болеешь, – Машков подмигнул своим бойцам и тут же снова вспылил: – Ну, долго я буду кошачье дерьмо тут нюхать?

– А ты иди, Витя. Спасибо, что пришел. Я уже поправляюсь. Я завтра буду на работе. Честное слово.

– Сашка, ты меня знаешь. Или ты открываешь, или я выбью дверь к ебаной матери! Считаю до трех! Раз!…

– Витя, подожди! Я не могу открыть… Я это… Ну, у меня нет ключа.

– Та-ак… А где твой… как его зовут?

– Костя. Его нет.

– И давно? Давно его нет?

– Ну какая разница? Он придет и откроет. Просто я свой ключ потеряла. Иди, пожалуйста, и не беспокойся. А я пойду лягу. Пока…

– Стой, бляха-муха! – Машков стукнул ногой по двери. – Я спрашиваю: давно его дома нет?

Удаляющиеся шаги были ему ответом.

Машков кивнул своим бойцам на дверь. Жесткими ладонями они тут же бегло прощупали пазы между дверью и дверной рамой, тихо доложили:

– Нет, не выбить. Но можно с крыши в окно спрыгнуть.

– Сейчас! – саркастически сказал Машков. – Козел я, что ли?

Он достал из кармана моток бикфордова шнура и пакетик, похожий на жевательную резинку. Извлек из этого пакетика тонкий брусочек мягкой пластиковой взрывчатки, размял его в руках в шнурок, вставил этот «шнурок» в замочную скважину, а оставшуюся часть навернул на конец бикфордова шнура и прилепил к двери. Показал своим бойцам, чтобы они отошли в сторону и на всякий случай крикнул за дверь:

– Сашка, ты там? Уйди в комнату!

Никто не ответил.

– Ладно, ушла, наверное, – сказал он сам себе и, разматывая бикфордов шнур, тоже отошел от двери. Поочередно окинул взглядом все пять соседних дверей, но там не было никаких признаков жизни. Хотя в двери шестьдесят первой квартиры глазок был ниже и светлее, чем в остальных, и из-под двери через узкую щель сочился свет, Машков усмехнулся, прижался спиной к этому глазку и зажигалкой поджег бикфордов шнур.

«Бух!» – громкий, как лопнувшая покрышка, взрыв огласил весь подъезд и выжег дыру на месте дверного замка в стальной двери. Машков и его парни тут же ринулись вперед, распахнули эту дверь и оказались в крохотной и абсолютно пустой прихожей стандартной однокомнатной хрущевки. Навстречу им из дверной щели в комнату выглянули испуганные глаза Александры, но тут же исчезли за прикрытой дверью.

– Не входите! – крикнула она изнутри и клацнула там навесным крючком.

Машков, не отвечая, пнул и эту дверь с такой силой, что она распахнулась настежь, выбросив крючок вместе с петлей, болтами и прочими потрохами.

То, что он увидел, заставило его в оторопи замереть на месте.

Александра пряталась за распахнутой дверцей одежного шкафа, под этой дверцей видны были только ее голые босые ноги, а над дверью – испуганные глаза. Но самым непонятным и странным была полная оголенность квартиры – пустота в одежном шкафу, отсутствие занавесок и штор на окнах, скатерти или хотя бы клеенки на столе и даже одеяла и простыней на софе. Иными словами, здесь не было никаких тряпок, даже наволочки на подушке. Оглянувшись на прихожую, Машков увидел, что и там, на вешалке, тоже нет никакой одежды, а под ней – никакой обуви.