Подаренная ему - Алиса Ковалевская

— Стэлла, — предупреждающе процедил Алекс, жёстко перехватив мою руку. – Не играй с огнём. Я могу и передумать.

— Давай я помогу, — сказала я, не отводя глаз, и положила вторую свою ладонь поверх его.

Взгляды наши скрестились. Он смотрел на меня, я – на него, и никто не хотел сдаваться первым. Наконец он кивнул и убрал свою руку. Блаженно прикрыл глаза, когда я обхватила его пальцами и принялась ласкать. От основания до головки, обратно, касаясь взбухшей венки. Он был таким огромным, что я едва обхватывала его. Чувствовала его силу, его желание, и никак не могла унять собственную дрожь. Едва ощутимую и почти незаметную, но уже сейчас пугающую меня до мозга костей. Проведя несколько раз по всей длине, я дотронулась большим пальцем до головки, стёрла выступившую капельку и опять принялась гладить пальцем. Второй рукой коснулась мошонки и стала ласкать там. Алекс запрокинул голову, стиснул зубы и гортанно застонал.

— Быстрее, детка, — выдавил он.

Я стала водить пальцем быстрее и немного жёстче. Понимая, что ему мало, вновь обхватила ладонью и подошла настолько, чтобы кончик упирался мне в живот. Он опять застонал, и я ощутила, как член его напрягся. Облизала губы.

— Развернись, — приказал Алекс, и я, выпустив его, повернулась к нему спиной. Услышала его выдох и почувствовала, как он кончил мне на ягодицы. Не знаю, что я должна была чувствовать… Нет, как раз-таки знаю – ничего. А вместо этого я чувствовала, как стучит моё сердце. И спираль внизу живота я тоже чувствовала – тёплую, ненормальную.

— Спасибо, — к моему удивлению просипел Алекс мне на ухо, прижимая меня спиной к себе.

— Не за что, — отозвалась я, и поняла, что тоже слегка осипла.

Внезапно у меня мелькнула шальная мысль. А что, если… Что, если я смогу?! Смогу стать ему нужной? Что, если я смогу согреть серебро его глаз? Ведь я могла бы… могла бы попробовать. Сердце забилось ещё быстрее, горло сжалось. Я снова посмотрела на наше отражение и увидела всё, как есть: он – полный жизни и я. Пустая, исковерканная, ни на что не способная. Рано или поздно он поймёт, насколько сильно я изломана. Поймёт, и на этом всё закончится. Нет… Такая, как я, просто не может быть нужной. Никому. А ему – тем более. _________ Спасибо просто огромное вам за такую поддержку!! За наградки, лайки и комментарии! Дорогие мои, вы супер!! 

— Как ты завела байк? – спросил Алекс, когда мы уже лежали в постели.

По привычке я хотела снять длинную футболку, которую надела в ванной, но он остановил меня. Сказал, что этой ночью так будет лучше. Для нас обоих. Сейчас ладонь его лежала на моём животе поверх ткани, и ощущения эти были для меня отчасти новыми. Меня столько раз трогали… и через одежду, и просто так, но мужская ладонь, небрежно лежащая на моём прикрытом теле… Это было странно.

— Ты же наверняка знаешь, что я росла на улице, — отозвалась я, разглядывая вырисовывающуюся в только-только занимающемся рассвете комнату.

Мебель в ней была деревянная, как и во всём доме, кое-где, меж бревенчатых стен проглядывал сухой мох, искусно вырезанная из чёрного дерева оконная рама была состарена, и что-то подсказывало мне, что состарена искусственно. Вдохнув запах свежего постельного белья, я повернулась лицом к Алексу.

— Не говори мне, что ты ничего обо мне не знаешь, Алекс. Не поверю.

— Кое-что, конечно, знаю, — ладонь его теперь лежала на моей пояснице, — но в питомнике, очевидно, упустили тот факт, что ты можешь «сделать ноги» здоровенному Харлею.

Я усмехнулась. В его вариации это звучало даже забавно. Знал бы он, что я могу «сделать ноги» почти всему, у чего есть колёса. Впрочем, тому, у чего их нет – тем более.

— Мне много чем приходилось заниматься, — призналась я уже невесело, и потихоньку вздохнула. – Но говорить об этом мне не очень хочется.

Алекс снова рассматривал меня, поглаживая пальцами поясницу, изучал лицо, и я терялась, не зная, чего он хочет увидеть. Тени прошлого, навсегда оставшиеся во мне призраками несбывшихся надежд? Обломки глупой веры? Лоскуты когда-то так бережно лелеемых мною мечтаний? Пыль, коей стала я сама? Я склонила голову, всем существом желая спрятаться от него. Перед тем, как мы легли в постель, он снова обработал мои ссадины и царапины, но болеть от этого меньше они не стали. Мне хотелось спать, хотелось избежать разговора, однако Алекс, похоже, был настроен иначе.

— Ты долго жила на улице?

— Почти восемь лет, — с неохотой призналась я.  

— А до этого? – спросил он негромко, и пальцы его опустились до самого копчика, а после устремились вверх вдоль позвоночника.

— А до… — Я задумалась. – Это не важно, Алекс.

Это в самом деле было не важно. Не важно. Прежде всего потому, что мне не хотелось ни думать об этом, ни вспоминать, ни, тем более, говорить. Не важно – самый короткий из всех возможных ответов даже не для него – для себя самой. Не важно. Прошлого не изменить – оно уже прошло. Прошло так, как прошло, так какой в этом смысл?

— В твоих бумагах сказано, что у тебя никого нет, — снова заговорил он. – Это действительно так? – На сей раз я просто кивнула. – А родители?

— Я их не помню, — поёжившись, честно ответила я. – Я вообще ничего о себе не знаю. Даже когда у меня день рождения. Осенью… Помню, что осенью и всё. Детство… оно как будто стёрлось.

— Детство? – переспросил Алекс. – Ты же сказала, что жила на улице восемь лет.

— Да, — подтвердила я. – А до этого… — губы мои невольно тронула горькая усмешка. – Давай спать. Я очень устала.

— Спи, — он шлёпнул меня по пояснице и звучно зевнул.

Сквозь сон я почувствовала, как на моё бедро легла большая горячая ладонь. Ясно, чьей-то выдержки на долго не хватило. Глаза открывать не хотелось, тело, казалось, ныло ещё пуще вчерашнего. Каждая мышца болела, стоило мне пошевелиться, и кожа натянулась, а вместе с этим напомнили о себе ранки и ссадины. Я застонала.

— Лежи, — шепнул Алекс мне на ухо, — я сам всё сделаю.

Какое интересное, однако, предложение. Мне казалось, что даже думаю я с сарказмом. И что он там собрался делать? Задрав футболку, Алекс принялся гладить меня по животу, затем опустил руку ниже и начал ласкать клитор. Не помню, чтобы кто-то из них говорил мне, что сделает всё сам… Зато помню, как они, развалившись на постели, небрежно кивали, приказывая мне растормошить их. И я тормошила, потому что знала – в противном случае…

Со стороны тумбочки раздалась мелодия. Настырная, она прогоняла остатки дремоты.

— Вот чёрт! — недовольно выдохнул Алекс и, потеревшись носом о мой затылок, поцеловал меня в шею. – Прости, малышка, но это может быть важным. — Руки его исчезли, а следом за ними – тепло тела.

Уж не знаю, за что он там решил попросить прощения. Утренний стояк не у меня точно. Застонав, я с трудом перевернулась на другой бок, Алекс как раз ткнул пальцем в сенсорную кнопку и, откинувшись на подушку, ответил: