Чучельник - Лука Ди Фульвио

Амальди страшно устал. Может, он и похоронил своего призрака, но еще не был готов к повседневным играм. Он еще не знал, кто он теперь и кем хочет стать. Не знал, что ждет его впереди – новая жизнь или тьма. Ничто. Он устал. Поэтому просто принял горячий душ и, протерев запотевшее зеркало, посмотрел на себя. Но ничего не увидел. Ничего, кроме распаренного тела. Перед тем как лечь в постель, еще раз прослушал запись сообщений. Первое послание безмолвное. Потом голос девушки:

– Инспектор Амальди, это Джудитта Черутти. Я только хотела… поблагодарить вас. Ничего не случилось, не беспокойтесь. Я только хотела… вы были очень любезны, и я хочу сказать спасибо. Больше не было ни писем, ни звонков, но главным образом меня порадовал сам разговор с вами. Я чувствую себя намного спокойнее. Вот и все. Надеюсь, я вас не потревожила. Это Джудитта Черутти, или я уже представилась?

Амальди перемотал пленку и прослушал первое, безмолвное послание Джудитты. Потом выключил автоответчик. И медленно в полной тишине провалился в сон.

Человек вновь очутился на краю пропасти, разделявшей старый и новый город. Этот неизменный маршрут он совершал каждую среду, оканчивая его в глубине улицы, которую можно было считать основной артерией, ведущей в старый город. Не широкая, но и не узкая, не осклизлая, начиналась она вполне невинно, на той же площади, что и главный городской проспект. Спускалась довольно плавно меж добротных магазинов, до блеска начищенных баров, красочных газетных киосков. Потом упиралась в площадку, забитую до отказа машинами. И здесь того, кто вознамерился ехать дальше, ожидал полный контраст с идеальной респектабельностью улицы. Архитектурный облик радикально менялся, и многие невольно оборачивались назад, словно не веря, что попали в совершенно иную действительность. От площадки отходили три переулка, пропитанных неистребимым запахом плесени и гниения старого города. Как на детском рисунке, ни один из переулков не выдерживал прямизны линий и лишь по идее служил продолжением улицы. Вне всяких законов логики три переулка продвигались вперед с невероятными изломами. Происшедшую метаморфозу подкрепляли и здешние лавки: витрины, не то чтобы грязные, не то чтобы пустые, выглядели как-то неопрятно и всем своим видом внушали потребителям мысль о режиме разумной экономии; выставленные в них товары казались вылинявшими. По-видимому, их форма и цвет изначально не отличались от товаров на Корсо, но в здешнем запустении поневоле приобрели убогий и неряшливый вид.

Человек направился по одному из трех переулков. Он тут же замедлил шаг и глубоко вдохнул, как будто хотел полной мерой прочувствовать погружение. Старые рыбаки уверяют, что до сих пор чуют запах моря. А детям и невдомек, что оно еще существует. Больше всего человека возбуждал вид валявшихся под ногами презервативов, насыщавших атмосферу химической и человеческой вонью. В очередной раз углядев на земле презерватив, он давил его каблуком и с наслаждением вслушивался в звук, напоминавший шипение слюны меж стиснутых зубов.

Он дошел до бара, куда наведывался каждую среду в один и тот же послеобеденный час. Хозяин, едва завидев его, расставил складной стул перед столиком, покрытым выцветшей клеенкой в красно-белую клетку, вытер ее мокрой тряпкой и, пока человек усаживался, вернулся к стойке, чтоб налить ему стакан молока. Поставив стакан перед посетителем, он мгновенно ретировался.

А посетитель уперся взглядом в здание на углу двух переулков, метрах в двадцати от него. Никаких секретов для обозревателя оно не таило, он даже мысленным взором мог воссоздать его во всех подробностях, что часто и делал. Розовые обои в красную полоску; на стенах две потемневшие от сырости гравюры; красный фонарь, свисающий с низкого потолка; тумбочка светлого дерева справа от двуспальной кровати с засаленным изголовьем (зимой эту кровать накрывают стеганым одеялом из цветастого атласа), под кроватью навалены журналы – частью светские, частью порнографические.

В ассортименте этой лавки было лишь одно наименование, да и то с годами поистрепалось. Продавщицу и одновременно товар звали Кларой, ей уже перевалило за пятьдесят.

Человек увидел ее впервые несколько лет назад. Попалась ему как-то в журнале статья о проституции. Большинство профессионалок, согласно той статье, выбрали это ремесло скорее по психологическим, нежели по экономическим соображениям. В детстве женщины такого рода, утверждали двое ученых, проводивших изыскания, подверглись действительному либо мнимому сексуальному насилию в лоне семьи. В результате множества интервью выявилось общее навязчивое стремление взять в свои руки инициативу во взрослой половой жизни. Психика проституток – будь то совсем молодые или уже зрелые профессионалки – характеризуется смешением сексуальных пристрастий с пережитым в детстве позором. Наслаждение и стыд неразрывно сплетены в их повседневной жизни, и в результате наблюдается любопытное сочетание нежности и грубости, растерянности и дерзкой бесшабашности. Самое древнее ремесло на свете позволяет успешно примирить воспоминания о страшном унижении и ощущение власти над окружающими, которого им так не хватало в детстве.

Этот научный анализ привел человека в восторг. Ему была так близка эта насущная необходимость достичь гармонии между болью и наслаждением, эта противоречивая тяга к страсти и самоуничижению, как будто лишь в бесчисленных повтореньях этой схемы он мог реализовать и утвердить свою целостность. С тех пор у него вошло в привычку углубляться в закоулки старого города и наблюдать, а порой «интервьюировать» проституток, выясняя, вправду ли они пережили в детстве упомянутое насилие. Он внушал себе, что относится к ним почти с любовью, если душе его доступно такое чувство.

Но это было давно, когда он еще блуждал во тьме, когда его еще не посетило озарение. Теперь же, когда он наконец нашел свой путь, свою судьбу, когда сделал первый шаг и утвердился в мысли, что способен довести до конца великий замысел, для которого пришел в этот мир, проститутки перестали его интересовать. Он уже мог смотреть на них без внутренней дрожи, от которой на лбу выступал холодный пот и которая потом несколько дней заставляла его вспоминать эту сладкую пытку. Теперь они – ничто. Он уравнял их с прочими существами низшего порядка и даже начал ненавидеть за наглость, за беспардонное стремление стать с ним на одну ногу.

Но Клара выделялась из толпы этих женщин. Такая же шлюха, как все, и все же иная. За ней он признавал право сыграть роль в его замысле. Второстепенную роль. Роль посланницы, проходную, но все же роль. В ней он с первого взгляда почувствовал некую тонкость, отличавшую ее от товарок. Она была не столь вульгарна, и даже в том, как она закидывала ногу на ногу, ему чудилась какая-то целомудренная стыдливость. Она словно стеснялась выставлять напоказ свой истрепанный, грошовый товар. Принимая клиента, Клара, в отличие от прочих, смотрела на него ласково и сострадательно, никогда не совала нос туда, куда не следовало, никогда не осуждала явных пороков; в ее глазах ни разу не мелькнуло презрение, напротив, она была готова понять, принять, приласкать очередную болящую душу. Настоящая шлюха, думал он, знает, что нужно мужчинам, которые, поколение за поколением, стремятся почувствовать себя мужчинами и утолить голод без душевного надрыва. Они ходят именно к ней, потому что перед ней не страшно обнажить все свои язвы: горб, раздвоенный пенис, когтистые копыта, козью шерсть на груди и на спине, выкаченные змеиные глаза и хвост крючком. Им хотелось ранить, убить, унизить и в то же время почувствовать себя в блаженном покое и безопасности. Им нужна была не столько женская плоть, сколько сосуд, колодец, куда можно пролить крокодиловы слезы, способные отравить любой водоем, замутить самую хрустальную воду.