Безмолвные - Дилан Фэрроу

– Разве не поэтому ты здесь? Я думаю, ты знаешь, о чем я говорю, Шай.

– Я… я пришла сюда только потому, что… – я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, – у меня есть основания полагать, что один из ваших бардов причастен к смерти моей матери.

Выражение его лица меняется, и он слегка прищуривается, глядя на меня, а его черты изменяются с добрых на суровые.

– Неужели это так? – он говорит медленно, не столько спрашивая, сколько утверждая.

Я слегка киваю, мое тело начинает дрожать. Я медленно выдыхаю. Если я хочу заручиться его помощью, нужно быть храброй. Он хмурится, но в одно мгновение строгость исчезает с его красивого лица.

– Как тревожно.

Надежда пронзает мою грудь, и я поднимаю глаза, надеясь услышать больше.

– Значит ли это… Вы мне поможете?

– Как я уже упоминал, среди бардов были случаи безумия. К сожалению, это часто случается с теми, кто обладает наибольшей властью. В истории бардов – это документально подтвержденный факт, и мы хотели бы иметь возможность изменить его.

– Так… вы думаете, это возможно? Может ли кто-то из Высшего совета… являться… – я не могу заставить себя сказать это. Я не хочу снова рисковать, произнося запретное слово. Вместо этого я останавливаюсь и говорю осторожно: – Вы думаете, что один из них мог сделать это?

– Мы не можем быть уверены. Но я займусь твоим делом, даю слово.

Я падаю на колени.

– О, благодарю вас, милорд, – мне хочется плакать, так сильна во мне вспышка облегчения и радости. Наконец-то кто-то мне поверил.

Его пальцы осторожно касаются моего плеча. Это прикосновение вызывает во мне одновременно тепло и холод. Я смотрю вверх.

– Шай, – тихо произносит он, и на его лице появляется тень улыбки, – но сначала у меня есть более важное дело.

– О, – я стараюсь не выглядеть такой удрученной, какой себя чувствую.

– Я должен устроить тебя. И, конечно же, дать тренера.

– О, я… Что? Тренера?

Широкая улыбка озаряет его лицо, и он смеется.

– Ты все еще не понимаешь, не так ли?

Я сажусь на пятки, смущенная, но внимательно слушаю. Он собирается помочь. Он мне верит. Одно это дает мне ощущение парения, будто я могу достичь чего-то. Он проявил ко мне милосердие, выслушал меня. Наконец-то кто-то прислушался к моим словам.

Я жду, пока он объяснит, что имеет в виду.

– Это ты, Шай. Лента во дворе. Благословение. – Да, я понимаю, чудесный акт его милосердия… он объяснит, почему в конце концов сжалился надо мной, почему сохранил мне жизнь. – Это было невероятное благословение для такой молодой девушки.

– Для кого-то да… – я все еще пытаюсь понять его.

– Ты одна из тех редких жемчужин, Шай. Тех, кто родился с даром, но кто еще не может его контролировать. Он дремлет, но появляется. К счастью, ты пришла в нужное место.

О чем он говорит? Он описывает дар благословения, силу, которой обладают только они…

– Бард, – говорит он, заканчивая мою мысль, – хотела бы ты им стать, Шай?

Катал встает и протягивает мне руку. Его касание сильное, но нежное.

– При должном обучении ты могла бы стать бардом Высшего совета.

– Я?

Я смотрю на его руку, потом в глаза. Все странные и тревожные события последних месяцев – даже лет – нахлынули на меня. Все это время мне казалось, словно мне снился темный и странный сон. А мои иглы старались показать мне, каким может быть мир…

Возможно, мои руки и были благословением.

Все это время я думала, что болезнь однажды пришла за нами и что она придет снова за мной. Что со мной, со всей моей семьей что-то не так. Проклятие. Я верила, как и другие, что тень болезни нависла над нами, ожидая своего часа.

Могу ли я действительно быть тем, кого Катал видит во мне?

– У тебя огромный талант, Шай. Оттачивай его, тренируйся, контролируй, и однажды ты станешь невероятным бардом, – он замолкает, его глаза мрачно сужаются, – неосвоенный дар – это опасность. С твоей силой нельзя шутить, и тебе предстоит пройти долгий путь, чтобы полностью раскрыть свой потенциал. Но есть и опасность поддаться безумию – возможно, она появится гораздо раньше, чем ты думаешь.

Меня охватывает облегчение. Я не знаю, как благодарить его, и боюсь, что все это окажется каким-нибудь диким, фантастическим сном, который обернется рельностью моего уродства, как только я проснусь.

– Вы делаете предложение так, что от него сложно отказаться, лорд Катал.

– Боюсь, это одна из привилегий моего положения, – Катал улыбается.

Внезапный стук в дверь возвращает меня к реальности, хотя Катал, кажется, не придает значения этому вмешательству.

– Войдите, – говорит он.

Дверь бесшумно открывается, и в гостиную входит бард, останавливаясь на почтительном расстоянии от Катала и кланяясь. У меня замирает сердце, когда я узнаю его густые черные волосы, изящные скулы и точеный подбородок.

Равод.

– Именно тот, кого я надеялся увидеть, – говорит Катал, когда Равод поднимает голову. Глаза барда встречаются с моими.

– Ваша светлость, – говорит Равод, его взгляд быстро скользит по мне, прежде чем обратиться к Каталу, – я пришел доложить, что моя вербовочная группа готова отбыть по вашему приказу.

– Отложи этот приказ, Равод, – отвечает Катал, – похоже, на этот раз я выполнил за тебя твою работу.

Равод хмурится. На мгновение его реакция напоминает мне Мадса. Я вздрагиваю, вспоминая того, кого я так глубоко ранила.

– Я не понимаю.

Катал указывает на меня изящным жестом, и я замечаю, что Равод смотрит на меня с выражением полнейшей апатии. Неужели он все-таки не узнает меня?

– Эта молодая леди – Шай, – говорит Катал, – ваш новый рекрут.

Равод, скованно шагая, ведет меня по прохладным, гулким коридорам замка. Замок кажется все темнее, его переходы все извилистей, чем дальше мы углубляемся.

Сначала мы проходим через зал с величественным куполом, на котором изображено ночное небо, а горящие свечи представляют звезды. По залу разбросаны изображения лошадей, мечей и солдат. Мы проходим через двухъярусную базилику, уставленную статуями, от которой расходятся закрытые сады, где барды расхаживают, склонив головы, а некоторые, опустившись на колени, ухаживают за растениями. Мы идем по узкой каменной дорожке одного из садов, и я восхищаюсь виноградными лозами, которые вьются вокруг колонн, покрытые синими цветами, мерцая в умирающем солнечном свете. Не в силах сдержаться, я осторожно касаюсь нежных лепестков.