Беспредельщики - Илья Деревянко

Шатаясь, падая, временами почти теряя сознание, Мирон брел вглубь леса, не разбирая дороги. Поселок остался далеко позади. Кругом толпилисьмрачные, безмолвные деревья. Впрочем, они только казались безмолвными. На самомделе деревья разговаривали, обсуждали его, Мирона!

«Смотри, сынок, – громыхал старый дуб, обращаясь кмолодому, росшему неподалеку. – Вот идет Мирон – садист, убийца ипсихопат. Он так надоел людям, что даже друзья мечтают о его смерти».

«Точно, точно, – скрипучим голосом поддакнула стараяель. – Исключительный мерзавец! Лучшего друга приказал убить. Давайтесхватим подлеца, задушим ветвями...»

«...Давай... Давай... Давай...» – разом откликнулись гулкие,страшные голоса. Деревья начали угрожающе наклоняться к Мирону. Остаткамиразума он понимал, что это галлюцинация, но истерзанные нервы не выдержали.Истошно крича, Мирон бросился бежать изо всех сил. Автомат больно колотил поспине. Остановился он, лишь когда полностью обессилел, на широкой, поросшейвысокой травой поляне. Мирон устало плюхнулся прямо на землю. Воздух с надрывнымхрипом вырывался из легких. Минут через десять, немного отдышавшись, ондрожащими руками нащупал в кармане сигареты. Сломав подряд десять спичек,кое-как закурил, но тут же закашлялся. Сигаретный дым почему-то напоминал запахтрупа заживо сожженного Гены.

Внезапно Мирон понял, что рядом еще кто-то есть. Схвативавтомат, он настороженно огляделся. Из зарослей на бандита жадно смотрелинесколько пар глаз, горящих зеленым огнем. «Волки, – сообразилМирон. – Эти живым не выпустят!»

Полоснув по цепочке зеленых глаз автоматной очередью, онсломя голову ринулся прочь. Стая с кровожадным воем рванулась следом. Кудачеловеку, да еще полуживому от ран и усталости, тягаться в скорости сбыстроногими жителями леса! Самый крупный зверь, вероятно вожак, вскочил сзадина спину, едва не свалив беглеца на землю. Волк слегка не рассчитал прыжка,поэтому вцепился не в шею, а немного ниже. Выхватив из кармана финку, ту самую,которой хотел убить его Гена, Мирон, отчаянно крича, несколько раз подрядвогнал нож в повисшее сзади мохнатое тело. С жалобным визгом волк откатился всторону. По-прежнему крича, Мирон принялся полосовать короткими очередями помечущимся вокруг серым четвероногим фигурам. Наконец патроны кончились. Яростновыругавшись, он отбросил в сторону ставшее бесполезным оружие.

«Или всех перестрелял, или пошли искать более сговорчивуюдобычу! – немного успокаиваясь, подумал Мирон. – Я, вероятно, врубашке родился!»

Он ошибался. Волки ушли, повинуясь неосознанному ими приказувысшей силы. По делам Мирона смерть ему была уготована куда более страшная.

Избавившись от волков, он долго брел вперед, не разбираядороги, казалось, прошла целая вечность, хотя на самом деле от силы час.Постепенно деревья начали редеть. Показалась изрытая колдобинами, грязная,неухоженная проселочная дорога. Дойдя до нее, Мирон охнул, схватился за сердцеи тяжело упал лицом вниз, на этот раз окончательно потеряв сознание.

Он не слышал шума подъехавшей машины, возбужденных людскихголосов и, лишь когда сильные руки перевернули его тело на спину, на мгновениеоткрыл глаза. «Вот теперь точно конец», – подумал Мирон, увидев лицосклонившегося над ним Кирилла. Затем снова провалился в пучину беспамятства.

Удрав вместе с верными друзьями из города, Кирилл поселилсяв небольшой деревушке, отстоящей от Н-ска на сорок километров. Доставшийся понаследству от бабушки дом изрядно обветшал, но оставался вполне пригодным дляжилья. Войдя в него и услышав скрип старых, рассохшихся половиц, онпочувствовал ни с чем не соизмеримое блаженство, будто с души свалился огромныйкамень. Лешка с Федей также выглядели веселыми. Однако продолжалось этонедолго. Нежданно-негаданно на Кирилла обрушились жестокие муки совести.Началось это в первую по приезде ночь. Надышавшийся чистым деревенским воздухом,убаюканный тишиной, Кирилл заснул быстро и сразу увидел перед собой бабушку.Она горько плакала, вытирая морщинистое лицо белым застиранным платочком.

«Бабуля, что случилось? – бросился к ней Кирилл, ностарушка, горестно всхлипнув, отмахнулась от него. – Чем я могу помочь?» –не отставал внук.

«Ты лучше себе помоги, погляди, на кого стал похож!» –давясь слезами, сказала бабушка, протягивая небольшое зеркало.

Кирилл посмотрел и ужаснулся. В зеркале кривлялось егособственное лицо, но боже, какое страшное! Гладкая, загорелая кожа сморщилась,острый раздвоенный язык непрерывно облизывал пунцовые губы, зеленые глазазлобно и воровато косились по сторонам. Цвет лица был темен, правда, не совсем,местами виднелись светлые пятна, иногда довольно большие.

«Это твоя душа, Кирюша, – пояснила старушка. – Тысам с ней такое сотворил!»

«Бабушка, бабуленька! – в ужасе зарыдал он. – Чтоже мне теперь делать!»

«Кайся! Еще не поздно», – ответила она, растворяясь ввоздухе.

Дальнейший сон был непрерывным кошмаром, в которомсменялись, подобно кадрам кинохроники, наиболее «выдающиеся» Кирилловы«подвиги». Каждое видение доставляло неописуемую душевную муку.

Он проснулся в пять утра, весь в слезах, с искусанными докрови губами. Оба товарища громко храпели. Кирилл вышел во двор и,пригорюнившись на лавочке, закурил сигарету.

– Вы внук Анастасии Васильевны? – послышался звонкийголос.

Резко обернувшись, он увидел за соседним забором хорошенькуюдевчонку лет шестнадцати, одетую в ситцевое платье и синюю кофту. Голову ее покрывалбелый платок.

– Да, а откуда ты знаешь?!

– Я Настя, ваша соседка, не помните? Мы виделись четыре годаназад на поминках Анастасии Васильевны!

«Четыре года назад! Тогда ей было лет двенадцать! Развезапомнишь такую козявку! Я ее небось даже не заметил!» – подумал Кирилл. Новежливости ради пробурчал нечто утвердительное.

– Правда, помните! – обрадовалась девочка, почему-токраснея, но вдруг посерьезнела. – Совсем забыли! Мне пора идти!

– Куда в такую рань? – поразился Кирилл.

– В соседнее село, в церковь на утреннюю службу!

«Кайся! Еще не поздно!» – прозвучал в голове бабушкин голос.

– Подожди, Настя, пойдем вместе! – решительно сказалон, перемахивая через забор.