Царичина - Владимир Симеонович Манчев

майором Первушиным должны вас благодарить. Один человек ничего не сможет, даже вдвоем. Другое дело — все вместе, дружно. И вы друг за друга держитесь. Нельзя бить растопыренными пальцами, только крепко сжатым кулаком.

— И мы будем бить! — нахмурив брови, сверкнув глазами, гневно сжав кулаки, произнес Вылчан — Освободим священную болгарскую землю от проклятых агарян!

— А мы вам в этом будем помогать. — добавил я.

Мы замолчали на какое-то время, а потом Борис спросил:

— Господин майор, а где майор Первушин? Он больше не придет к нам?

Признаться, вопрос молодого человека сначала поставил меня в тупик, однако меня выручила моя природная находчивость.

— Как вы знаете, ребята, мы — люди военные, куда родина и начальники пошлют, туда и отправляемся. А куда послали моего боевого товарища, я не знаю. Это военная тайна. Мы ведь не обыкновенные офицеры. Но большего я вам сказать не могу — присягу давал.

— Понимаем, господин майор. — негромко произнес Вылчан и выразительно посмотрел на Бориса. Парень молча кивнул, но по глазам их обоих я понял, что молодые люди заинтригованы и горды одновременно, оказавшись причастными к некой большой тайне. А я внутренне с облегчением вздохнул, сумев столь хитро выйти из затруднительной ситуации, и перевел разговор на другую тему.

— А как наши новые четники?

— Стараются, господин майор. — ответил Вылчан — Вот только пока не очень получается. Да и забитые они, запуганные.

— Мы их научим, господин майор, обещаю! — поддержал своего командира Борис.

— А не искал их прежний хозяин? — полюбопытствовал я.

— Искал, как не искать. — криво улыбнулся Вылчан. — Сегодня поутру приезжал с сыновьями своими и батраком. Да только дядя Тодор ему сказал, что беглецы в Софию отправились — лучшей доли искать, а у него, мол, и своих батраков хватает, чужие не нужны.

— Это хорошо. — задумчиво сказал я — Вот только если этот Эню не поверит, что тогда? — и сам себе ответил — А тогда, ребята, придется нам его ликвидировать.

Борис удивленно посмотрел сначала на меня, потом на Вылчана, видимо не понял мудреного слова. А вот воевода все правильно понял и зло улыбнулся.

— Надо от этого Эню избавиться. — пояснил я молодому человеку свою мысль, а затем продолжил — Придется опять маскарад устраивать. На этот раз оденемся турками. Кажется, майор Первушин взял четыре турецких формы?

— Точно так. — подтвердил воевода — Три солдатских и одну офицерскую. А наши женщины их постирали и подшили, где надо было.

— Вот и прекрасно. Завтра утром отправимся к чорбаджии Эню. Только не вчетвером, а впятером, возьмем с собой Фотю — он по-турецки говорит свободно. Надо только для меня подходящую одежду найти — чтобы на турецкую была похожа. Здесь оставим двух наших четников — для охраны.

— Хорошо, господин майор, да будет так! — подвел итог Вылчан и мы встали из-за стола.

На следующий день, позавтракав, мы отравили Бориса за Руменом, Фотю, Христо и Колю. Встретив и проинструктировав прискакавших четников, переодевшись турками, вооружившись, оставив сына кузнеца и немого охранять нашу базу, мы отправились к Эню.

На требовательный стук прикладом в ворота вышел крепкий и очень недовольный парень лет девятнадцати-двадцати. Однако, увидев, кто к ним пожаловал, он быстро сменил гнев на милость. И неудивительно: вести себя нелюбезно с офицером и солдатами регулярной турецкой армии было чревато очень крупными неприятностями. Поэтому, часто кланяясь и улыбаясь во весь рот, старший сын хозяина (а это был именно он) спросил, что будет угодно господину офицеру, который, приказав что-то по-турецки солдатам, отправился к чорбаджийскому дому в сопровождении угрюмого усача в возрасте, одетого то ли как богатый турок, то ли как главарь шайки башибузуков.

Богатей был немало озадачен таким визитом, но, быстро придя в себя, перестав кланяться и лебезить, пригласил «многоуважаемого господина офицера» в тайную комнату для, как он выразился, важного разговора. А его старшему спутнику предложили кофе и сладости. Хмурый турок бросил на пол подушку, которую зачем-то таскал с собой, повернулся на восток, что-то пробормотал, провел ладонями по лицу, поклонился и молча уселся по-турецки за низенький столик в ориентальском стиле. Старший сын хозяина налил в стоявшую перед гостем малюсенькую чашечку — филджан — горячий, крепкий кофе и, подобострастно улыбнувшись, сказал на турецком:

— Пей, ага[8], в свое удовольствие!

Но турок не спешил. Он придвинул поближе свою подушку, окинул взглядом комнату, скользнув по стоявшему с застывшей на губах улыбкой парню, как по неодушевленному предмету и погрузился в раздумья. Спустя минуту из соседней комнаты раздался какой-то шум. Сын хозяина повернулся в ту сторону, а угрюмый осман быстро схватил подушку, сунул в нее руку и вскинул по направлению к парню. Раздался громкий хлопок. Потом еще один. Турок быстро вскочил на ноги и бросился в соседнее помещение. Он опоздал: тело чорбаджии, несколько раз дернувшись в конвульсиях, застыло на полу.

Да-а, мерзкое это все-таки занятие — уничтожать разных гадов! Эню, конечно, предатель и сволочь редкостная, но все равно противно. Хорошо, что нас за настоящих турок приняли — искать и разбираться не будут. Даже трофеи кое-какие взяли: деньги — золотые, серебряные и медные монеты, серебряную тарелку с арабской вязью, серебряные с позолотой застежки для женского пояса, два кремневых ружья и пистолет, двух коней и молодого барашка. Даже гильзы я подобрал. Только одно обстоятельство несколько портило картину — младший сын и батрак богатея куда-то исчезли. Впрочем, без самого чорбаджии и его старшего сына, лишившись части своего богатства и арсенала они реальной опасности уже не представляли. А жаловаться на произвол турок местному бею они не побегут.

Обратно мы возвращались другим путем — сперва пастушьей тропкой, чтобы сбить с толку вероятных свидетелей (лишние очевидцы ни к чему!), а затем выехали на дорогу. Вот тут нас и поджидало новое, совершенно не запланированное приключение.

Первым жертв нападения разбойников заметил Румен, ехавший в голове нашего маленького каравана. Парень тут же сообщил об этом мне и Вылчану. Мы приготовили оружие и, внимательно глядя по сторонам, подъехали к паре стоявших на обочине телег. Возле них лежало несколько тел: четыре мужских и одно — подростка, совсем мальчишки, над которым склонилась и причитала пожилая женщина. Мы быстро спешились и подошли.

— Что же это твориться, аго?! Разбойники проклятые! Всех мужчин убили, ироды! Внучка моего, Захаринчо прибили. Мальчик мой, что они с тобой сделали?!

В своем горе пожилая крестьянка готова была искать помощи и сострадания даже у турок. Я подошел к ней и посмотрел на паренька. С его головы из-под шапки