Последний окножираф - Петер Зилахи

Окножираф: «Плакать — плохо, смеяться — хорошо. Бояться — плохо, радоваться — хорошо. “Плохо” — это противоположность “хорошо”».[58]

Пластик стукается о пластик, омоновцы ухмыляются, они забыли, что в шлемах их головы больше. Один из них поднимает щиток шлема, мы оба по-дружески закуриваем «Житан». Он просит, чтобы я не снимал его с оппозиционной газетой в руках, и засовывает «Демократию» за бронежилет. Он обращает мое внимание на коротышку, постукивающего по ладони дубинкой, — с этим лучше не связываться. О том, что в городе небезопасно, что всюду полно милиции, меня предупредили в первый же день. Для омоновцев построили специальные казармы. Те белградцы, которых мучает бессонница, вместо белых баранов считают омоновцев.

Демонстрация моды на подиуме Белграда. Триада «щит, резиновая дубинка, револьвер» — неизменная принадлежность любой униформы, но такие аксессуары, как бронежилет и дополняющий его противогаз, придают подразделению имидж элитности. Вроде бы незначительные, но на самом деле весьма существенные детали: разная длина резиновых дубинок, наличие или отсутствие пластиковых щитков на шлемах, сдвинутых на затылок, надвинутых на глаза или игриво скошенных набекрень. Предпочтительно иметь сексуальный подбородок, потому что в полной экипировке это единственная открытая часть лица. В набор аксессуаров могут входить также автомат, гранатомет — очень круто и по-мужски, и все более входящие в моду уоки-токи. Новая — удлиненная — модель бронежилета напоминает домашний халат цвета хаки. Если поднять защищающий муди передник, то можно засунуть в него кучу всяких необходимых омоновцу мелочей, что создает впечатление элегантной раскрепощенности. Туда же, как в муфту, можно засунуть озябшие руки. Освободившись от резиновой дубинки и уоки-токи, можно сунуть большие пальцы за проймы жилета, как за подтяжки. Эта поза, невозмутимая и исполненная сознания человеческого достоинства, свидетельствует о том, что экономически возвышающееся омоновское сословие вливается в ряды буржуа. Манекен, диктующий современную моду, — уже не презренный сапог, а часть прогрессивного класса. Он уже не суровый вохровец. Даже стоя на месте, омоновец производит впечатление спокойно прогуливающегося человека.

По-сербски «реч» значит «слово». По-венгерски «реч» — треск. Радиотрескотня. Жену Милошевича зовут Мирьяна Маркович.[59] У них есть дочь Мария. У Марии есть радиостанция. Они контролируют СМИ. Производят слова. Реч, реч, реч.

Запретили радиостанцию В-92. Там как раз сравнивали Гитлера с Милошевичем, их восхождение к власти, когда передатчик был отключен. Сверхчувствительность или случайное совпадение? Запад этого так не оставит, говорят на улице, и действительно, западные радиостанции — «Голос Америки», «Свободная Европа», «Немецкая волна» — предоставляют В-92 свою частоту. Независимые газеты проводят параллели со Второй мировой войной, когда люди слушали Лондон, с оккупацией и, опять же, с Гитлером. Без аналогий никак нельзя. Хотя для примера можно найти и войну поближе. На следующий день демонстранты останавливаются перед зданием радио и приветствуют свободную прессу. Окно открывается, из него высовывается ди-джей с микрофоном в руке и передает новости вживую. Нет, он не говорит: последние новости — это вы, вот микрофон, кто хочет сказать, валяйте. Он разыгрывает из себя профи, который не скажет: делайте все, что вам вздумается, это и будут новости.

Девчонка с истфака вертит задницей перед костром, поворачивается спиной к кордону и все повторяет снова. Я жую яблоко, которое кто-то сунул мне в руку. История учит, что пастушьи костры не горят бесконечно, что песни теряют свой смысл. И даже девчонки в джинсах когда-то состарятся. Мы стоим с идиотским видом, не зная, зачем их преследуем. Они тоже забыли, куда и зачем нас зовут. Только огонь остается таким же, как прежде. Говорят, наши предки преследовали оленя, но повстречали женщину и в тех местах поселились. Где бы они оказались, если бы не прекратили преследование? Корреспондентам в Белграде все обрыдло до смерти, Боже мой, говорит журналист из «Шпигеля» в кофейне отеля «Москва», еще один день демонстраций. Никаких событий, никто не расстреливает сотнями мирных жителей, партийные секретари не выбрасываются из окон. Искры костра и блеяние овец, сгрудившихся вокруг, долетают до десятого этажа. Пастушеская буколика отражается в окнах города. На пешеходной улице — символическое стадо овец, манипулируемые оппозиционные агнцы, коалиционные овны, которых можно подбить на все что угодно. Они здесь, потому что устали от Балкан, больше так продолжаться не может. Отара из Златибора требует демократии, свободных выборов, законности, независимости печати. Сколько можно! До каждой давалки дошло — что было, то давно прошло, гласит граффити на белградской улице. Овцы много не говорят, но бойцы они несгибаемые. Глаза у них не спереди, а по бокам, у них нет подбородка, если глядеть им анфас, то кажется, что они постоянно ухмыляются. Овечка останавливается перед кордоном и, блестя глазами, разглядывает омоновца в противогазе.

Опять снегопад. Весна запаздывает. Декан уехал кататься на лыжах. Тридцать тысяч демонстрантов ежедневно выходят требовать его отставки. Он начинает спуск, и тридцать тысяч молятся, чтобы он пропустил поворот. Кататься на лыжах всю жизнь, огибая протестующих демонстрантов, пить глинтвейн, стрелой нестись к дому между двумя омоновскими шеренгами. Мне хочется жить в стране, где лыжные инструктора тоже ходят на демонстрации.

Барабанные перепонки лопаются. Поначалу свист вызывает боль, потом развлекает, выводит тебя из пассивной созерцательности. Если не хочешь оглохнуть, надо свистеть громче, чем остальные. Злость, если ее верно направить, становится источником наслаждения. А если и это не помогает, можно купить беруши. Надо выработать собственный ритм. Пустив в дело голосовые связки, можно даже подражать животным. Свист заполняет пространство между демонстрантами, не оставляя места сомнениям; кроме того, свисток — инструмент самовыражения, каждый свистит, как ему заблагорассудится. Учитывая экономический кризис и остановку заводов, нельзя не отметить рост свистковой промышленности. Демонстрантам предоставляется широкий выбор — от пластмассовых свистков массового производства до чудес кустарного изготовления. Помимо свистка, стоит приобрести воздушный шарик для вашего ребенка. Как буек на воде, он покажет местонахождение ребенка в толпе. Привязав шарик к вашему ребенку, вы всегда будете знать, идет ли он сам, или вы тащите его за собой по земле, — ведь крики о помощи в таком шуме вы все равно не услышите.