История сионизма - Уолтер Лакер

не имел права претендовать на радушный прием в чужой стране. Он был не гостем, а нищим попрошайкой.

Пинскер безжалостно истреблял иллюзии, которые сам разделял еще несколько лет назад. Тот факт, что евреи прожили в какой-то стране в течение многих поколений, не превращал их из чужаков в «своих». Разумеется, они могли добиться официальной эмансипации и равноправия; но на социальную эмансипацию рассчитывать не приходилось. В обществе их никогда не примут как равных. Ведь сама идея эмансипации — это плод рациональных рассуждений и просвещенного понимания собственной выгоды, а вовсе не спонтанное выражение народных чувств. Поэтому клеймо, лежащее на евреях, невозможно устранить даже навязанной «сверху» формальной эмансипацией — «поскольку этот народ порождает все новых и новых бесприютных странников; поскольку он не может дать внятный ответ на вопрос, откуда он пришел и куда идет; поскольку сами евреи боятся в обществе арийцев заявить о своем семитском происхождении и не любят, когда им об этом напоминают; поскольку их преследуют, терпят, защищают и эмансипируют». Свой анализ антисемитизма Пинскер завершает определением «образа еврея»:

«Для живого человека еврей — мертвец; для коренного населения — чужак и бродяга; для владельцев имущества — попрошайка; для бедняка — эксплуататор и миллионер; для патриота — человек без родины; для всех классов — ненавистный соперник».

Описав этиологию болезни, Пинскер переходит к обсуждению возможных средств ее смягчения (если полное излечение невозможно). Евреи имели глупость взывать к вечной справедливости и ожидать от человеческой природы того, чего ей всегда недоставало, а именно — человечности. Но что им нужно было на самом деле, так это самоуважение. Они выстояли в затяжной и зачастую поистине героической борьбе за выживание; но при этом — не за выживание нации, имеющей свою родину, а за выживание отдельных людей. В ходе этой борьбы им приходилось прибегать к всевозможным сомнительным тактикам, унизительным для их человеческого достоинства. Тем самым в глазах оппонентов евреи погружались все глубже в бездну ничтожества. Изобретательности им хватало с избытком, чего нельзя сказать об уважении к себе и чувстве собственного достоинства.

Нельзя оправдать евреев и за то, что они пытались возложить ответственность за свои несчастья на весь мир. По мнению Пинскера, евреи не обладали никакой божественной миссией по отношению к другим народам. Им следовало искать спасения только для себя, бороться за собственную независимость и национальное единство. Евреи были больным народом, ибо многие из них даже не чувствовали потребности в существовании независимой нации (подобно тому, как больной человек не чувствует потребности в пище и питье). Но другого выхода не было. Русским евреям следовало эмигрировать, чтобы не оставаться паразитами и не подвергать себя тем самым постоянным гонениям и преследованиям. Но поскольку ни одна страна не готова была бы принять такую массу иммигрантов, евреям нужен был свой собственный дом. Пинскер полагал, что еврейская нация переживает важнейший исторический момент, который может не повториться. Пробуждалось национальное самосознание, и настало время для решительных действий. Евреям лишь только нужно захотеть спасти самих себя. В заключение Пинскер предлагал, чтобы существующие ныне еврейские общества созвали национальный конгресс и купили землю для расселения нескольких миллионов евреев. Одновременно следовало заручиться поддержкой мощных держав с тем, чтобы это убежище оказалось не временным, а постоянным. Конечно, Пинскер не рассчитывал, что все евреи переселятся в новое государство. По-видимому, западные евреи останутся жить там, где жили. Но для каждой страны существовала своеобразная «точка кипения» — предел, естественно ограничивающий численность еврейского населения: как только евреев становилось больше, их начинали преследовать. И такое могло случиться не только в России, но и в любой другой стране. И создание нового государства могло обеспечить евреям стабильное будущее, которое ныне повсеместно находилось под угрозой. Взывая к своим братьям-евреям, Пинскер убеждал их не пропустить этот великий момент: помогите себе сами, и Бог поможет вам!

Призывы Пинскера получили широкий отклик среди еврейских писателей в России. Но они остались практически незамеченными теми людьми, которым, собственно, были адресованы: имеются в виду западные и, в первую очередь, немецкие евреи, на которых Цинскер возлагал большие надежды. Главный раввин Вены, Иеллинек, вообще посоветовал Пинскеру отдохнуть в Италии и подлечить явно расшатавшиеся нервы[39]. Большинство русско-еврейских авторов отмечали, что в «Автоэмансипации» не содержится почти ничего нового: сходные идеи обсуждались в русско-еврейской прессе уже не первый год. Смоленский в несколько покровительственном тоне писал, что «Автоэмансипация» может сыграть полезную роль для немецких евреев, среди которых подобные взгляды были в новинку. Другие критиковали Пинскера за его двойственное отношение к Палестине. В своем памфлете он утверждал, что евреям «в первую очередь не следует мечтать о возрождении древней Иудеи. Целью наших нынешних стремлений должна стать не «Земля Обетованная», а наша собственная земля». В других местах Пинскер в качестве альтернативных вариантов упоминает территорию в Северной Америке или суверенный пашалык[40] в азиатской Турции. Пинскер был крайне озабочен насущной политической проблемой, которая стояла перед русскими евреями. А религиозно-националистическая тоска о Палестине для него (как и для Герцля пятнадцать лет спустя) вовсе не стояла на первом месте. Более того, в период работы над своим знаменитым памфлетом Пинскер еще не был сионистом. Только позднее, под влиянием Лилиенблюма, Макса Мандельштама (киевского офтальмолога) и профессора Германа Шапиро (гейдельбергского математика родом из России), он присоединился к сионистскому движению. В последние годы своей жизни (ум. 1898) Пинскер играл чрезвычайно важную роль в движении «Возлюбленные Сиона» («Ховеве Сион»), предшествовавшем политическому сионизму. Как и Герцль, он подвергался критике за то, что игнорировал почти все написанное и сделанное до него в связи с еврейским государством. Эта критика справедлива. Когда Пинскер писал «Автоэмансипацию», он ничего не знал ни о Моисее Гессе, ни о Калишере, ни даже о протосионистских группах, несколькими годами ранее возникших в ряде российских городов. Герцль, в свою очередь, не имел ни малейшего представления ни о Пинскере, ни о прочих предтечах сионизма, когда работал над своим «Еврейским государством». Но весьма сомнительно, что даже исчерпывающие знания о разнообразной деятельности проповедников Палестины заставили бы Пинскера изменить основы своей позиции и отказаться от убеждения в том, что новое национальное движение должны возглавить евреи Центральной и Западной Европы. Он был весьма невысокого мнения о политических организационных способностях своих собратьев — русских евреев. И, как показали последующие события, его скептицизм был небезоснователен. Ко времени смерти Пинскера члены «Ховеве Сион» потерпели неудачу в большинстве своих начинаний, а с расцветом политического сионизма центр активности сместился в Вену и Берлин, в Кельн, а впоследствии — в Лондон.

В период работы