Неведомый - Анна Аскельд

оторвут свои задницы и займутся чем-то, кроме контрабанды.

Рихар его словам не поверил. На то они и нужны, дети, чтобы заставлять родителей сомневаться в собственном рассудке.

– У нас всего пять тысяч воинов. У Абнера две руки и тахери, которые засели в Мегрии, как клопы, и так просто их оттуда не выдрать. Небра придет к нему на помощь, стоит только попросить. И лорд Дага… Ты писал ему?

Дамадар, конечно, писал и ему. Говорили, что Тит раньше приходился названым братом Норволу, да только мягкое сердце покойного князя не умело выбирать себе ни друзей, ни союзников. Горькую цену он заплатил за это, конечно. Ну да слабость никогда не была пороком. Дамадар же, далекий прежде от добродетелей, сейчас удивлялся самому себе. Наверное, годы все же берут свое и лишают остатков разума.

– Это не наша война, – повторил его же мысли Рихар.

Он смотрел на Дамадара, своего отца, и никак не мог понять, зачем ему вся эта возня. Веребур находится под защитой Великаньей гряды, колдовских туманов и песен черог. Что толку выходить на бой, если у тебя в руках не оружие, а ветки? Сила Абнера и сила империи плескались у подножия гор, как раззявленные рты со множеством острых зубов. Только и ждали, когда кто-нибудь сорвется и упадет прямо к ним в пасти.

– Лорд Дага оставил наше письмо без ответа. Зато нам написал несчастный хромоножка из Калахата. – Дамадар поморщился – старая рана на спине давала о себе знать всякий раз, когда менялась погода. – Но у лорда Калахата есть дочь и люди, готовые предать Абнера. Я слышал, тот подвесил за яйца свой старый Совет. Новости до нас доходят не так быстро, как хотелось бы. И все они обычно уже не смешны. Но над этим даже я хохотал, да так, что едва не обделал свою выходную юбку!

Дамадар похлопал сына по спине и отошел к окну. Отсюда была видна дубрава, раскачивающая лысыми макушками на ветру. Влажный воздух пах грозой, которая рокотала далеко на востоке. Скоро наступит праздник первого посева, когда землю нужно будет сдобрить и задобрить. Дамадар больше любил осень – время опадающей листвы, плясок вокруг костров. Тогда они зажигали свечи в яблоневых садах, и те мерцали, плавая в туманном мареве.

Хорошее время. Дадут боги, и все они доживут до зимы. Подумав так, Дамадар улыбнулся и погрозил кулаком клочковатым облакам.

– Тревор написал нам? – Рихар взволнованно подскочил, и стул опрокинулся на пол. – Когда?

– Да вот. – Дамадар засунул руку в карман балахона и нащупал там клочок пергамента. Осмотрел его и протянул сыну. – Жалкую писульку, однако сейчас нам все на руку, даже это.

Рихар вчитался в нацарапанные слова и нахмурился.

– Он что, и правда предлагает мне свою внучку? Ей только десять.

– Ей уже десять, – поправил его Дамадар, – и лорд Ибеней хочет пристроить ее как можно выгоднее. Говорят, король Абнер тяжко болен. А после его смерти земли перейдут королеве – сомневаюсь, что Брунна пойдет против воли своего отца. Ибеней рискует однажды проснуться в империи, под двумя солнцами. Будь у них даже тысяча лошадей, всем не убраться оттуда. Тревор спасает собственную задницу. Для него наш заговор – редкая удача.

– И ты ему веришь? Калахат огромен. Это земли табунщиков, лошадников. Дикий простор. Дикая кровь. Они ценны для Абнера. Им не получится просто так уйти из-под власти короны.

Дамадар улыбнулся.

– Неужели ты и в самом деле думаешь, что нам будет нужно чье-то разрешение? Грядет не одна война, а несколько. Мы свергнем не только Стравоев, полягут и ун Форца.

Рихар почесал заросший подбородок и пожал плечами.

– Так-то оно так. Но сколько времени займет все это? Годы? Десятилетия? И ради чего?

Ради чего? Этот вопрос Дамадар задал себе впервые семнадцать лет назад, сидя на камне и глядя, как горцы волокут к нему неожиданную добычу. Лучше бы они тогда поймали жирного кабана, в самом деле. «Что имеем, то имеем», – сказал бы Маног.

«Хорош цитировать покойников, – одернул себя Дамадар. – Пора думать о живых».

– Я устал от битв, Рихар, больше, чем ты можешь себе представить. Вся моя жизнь – это кровь и железо. Железо, кровь и огонь. Когда много сражаешься, то начинаешь думать, что в мире не осталось ничего хорошего. Ни цветов, ни восхода солнца, ни музыки, ни смеха. Ты забываешь тепло и вкус хлеба, потому что на зубах – земля и песок. Но когда битва выиграна, когда смотришь на первый тихий рассвет, пробуешь заново еду – теплую, домашнюю – начинаешь ценить то, ради чего проделал этот путь.

– Мир? – с сомнением уточнил Рихар.

Дамадар засмеялся, но так, чтобы сын не обиделся, и протянул ему свой меч.

– Свободу.

Междуглавие 2

Вера

а закате они пришли в их дом, вытащили из постели сына и его жену, стянули с печи внука. Мальчонка плакал и лягался, но держали его крепко. Он был уже подслеповат, Гоц. Время выклевало глаза, как стервятник, лишило волос, сил в руках и ногах. Время – коварный враг. Однако Гоц сразу понял, что перед ним не люди короля.

По плечам их стекала не синяя, а черная ткань, и они молчали – не смеялись. Гвардия Абнера приходила сюда семнадцать лет назад, и Гоц тогда даже испугался. Не смерти – плена. Сейчас бы он выбрал первое. Мегрийцы принесли с собой огонь и кровь, позор и бесчестие. А чего хотели новые гости, Гоц не знал. Да и знать не хотел.

Весна в этом году оказалась холоднее обычной и намертво сцепилась с зимой. Снег не желал таять, напротив, падал сверху тогда, когда его меньше всего ждали. Озимые на полях скукожились – предвестники голода. Земля, когда-то дававшая большой урожай, теперь отвернулась от людей. Гоц знал, в чем дело. Знали это и другие, даже молились богам, ходили в Митрим, и не с пустыми руками. Сколько младенцев они перевели зазря! Гоц и сам носил туда детей – девочек, – желая угодить Керну. Но Керн, проклятый птицеед, отвернулся от них, и ничто – ни подарки, ни еда, ни молитвы – не могло вернуть его внимание.

Некогда процветающий Шегеш умер. Гоц это понимал умом, но сердце говорило обратное. В одном Гоц уверился – он хотел умереть