Волки на переломе зимы - Энн Райс

– Погодите-погодите… Что значит: не знает, что умерла?

– Она не знает, – повторила женщина, чуть заметно пожав плечами.

– Это… это же ужасно… – пробормотал Ройбен. – Не могу поверить, чтобы кто-то мог не знать, что умер. Не могу…

Лиза подняла руку и мягко, но решительно подтолкнула Ройбена к креслу.

– Присядьте, – посоветовала она. – А я принесу вам кофе, раз уж вы проснулись и ложиться снова в постель нет никакого смысла.

– Пожалуйста, оставьте меня, – почти выкрикнул Ройбен. У него вдруг страшно разболелась голова.

Он посмотрел в глаза Лизы. Что-то в ней было не так, сильно не так, вот только он не мог понять, что именно.

Что-то смущало его в ее уверенных движениях, ее странные манеры казались столь же пугающими, как и видение плачущей Марчент, рассерженной Марчент, исчезновение Марчент.

– Как она может не знать, что умерла? – резко спросил он.

– Я же говорю вам, – негромко, но со сталью в голосе ответила женщина. – Она в это не верит. Могу сказать, что такое случается сплошь и рядом.

Ройбен опустился в кресло.

– Не нужно ничего мне приносить. Оставьте меня в покое.

– Это значит, – ответила она, – что вы не хотите ничего брать из моих рук, потому что сердиты на меня.

За спиной Ройбена раздался мужской голос. В библиотеку вошел Маргон.

Он резко сказал что-то по-немецки, и Лиза, опустив голову, тут же вышла из комнаты.

Маргон подошел к стоявшему напротив камина честерфильдовскому диванчику и уселся на него. Одет он был только в джинсы и джинсовую рубашку и тапочки на босу ногу. Его распущенные, достававшие до плеч каштановые волосы были взлохмачены, а лицо выражало теплое и искреннее сочувствие.

– Не обращай внимания на Лизу, – сказал он. – Она должна делать свое дело и ничего больше.

– Она мне не нравится, – сознался Ройбен. – Стыдно это говорить, но это правда. Но сейчас это волнует меня меньше всего.

– Я знаю, что тебя волнует, – сказал Маргон. – Но, Ройбен, часто бывает, что привидения уходят, если не обращать на них внимания. А от того, что замечаешь их, заговариваешь с ними, пытаешься общаться, им не становится лучше, но они крепче привязываются к месту. Но самым естественным завершением для них будет уйти.

– Получается, что вы обо всем знаете?

– Я знаю, что ты видел Марчент, – ответил Маргон. – Мне рассказал Феликс. И Феликс страдает из-за этого.

– Но я ведь должен был сказать ему, правда?

– Конечно, должен был. Я ни в коем случае не виню тебя в том, что ты рассказал об этом ему или кому-нибудь другому. Но, пожалуйста, выслушай меня. Лучше всего будет не замечать ее появлений.

– Но это так жестоко, так бездушно, – возмутился Ройбен. – Видели бы вы ее, видели бы вы ее лицо…

– Я видел ее только что, – сказал Маргон. – Прежде – нет, но сейчас видел, как она сидела у окна. Видел, как она поднялась и приблизилась к тебе. Но, Ройбен, разве ты не видишь, что она не может ни понимать тебя, ни сама заговорить с тобой? Она не столь уж сильный дух, и поверь, тебе совершенно ни к чему, чтобы она набрала силу, потому что если она станет сильной, то может остаться здесь навсегда.

Ройбен тяжело вздохнул. Ему вдруг очень захотелось сделать крестное знамение, но он удержался. У него тряслись руки.

Вернулась Лиза с подносом, который она поставила на кожаную оттоманку перед Маргоном. Комната заполнилась ароматом кофе. На подносе стояли два кофейника, две чашки с блюдцами и старинные льняные салфетки.

Маргон, пристально глядя на Лизу, произнес длинную и, похоже, неодобрительную фразу по-немецки. Он говорил ровно и размеренно, не повышая голоса, но в его словах звучала холодная укоризна, и женщина сначала покорно опустила голову, как и в первый раз, а потом кивнула.

– Ройбен, я прошу прощения, – сдержанно сказала она. – Поверьте в мою искренность. Иногда я бываю груба и могу показаться бездушной. Основа моего мира – целесообразность. Еще раз прошу простить меня. И надеюсь, что вы дадите мне возможность искупить ошибку, чтобы вы не думали обо мне плохо.

– Ну что вы, право, – поспешно ответил Ройбен. – Я и сам не соображал, что говорил. – Ему сразу же стало жалко эту женщину.

– Нет, это я высказалась опрометчиво, не подумав, – умоляющим шепотом возразила она. – Я принесу вам что-нибудь поесть. Ваши нервы расстроены, и вам очень важно есть как следует. – С этими словами она вышла из комнаты.

– Ты привыкнешь к ней и к остальным, – нарушил Маргон продолжительное молчание. Приедут еще один-два человека. Поверь, они очень хорошие слуги – наши слуги, – иначе я не стал бы держать их здесь.

– В ней есть что-то необычное, – признался в своих сомнениях Ройбен. – Не могу, правда, указать, что именно. Не знаю, как это описать. Но согласен, что она очень толкова. Даже и не знаю, что на меня нашло.

Он вытащил из кармана халата бумажную салфетку «Клинекс» и вытер глаза и нос.

– Во всех них немало необычного, – ответил Маргон, – но я имею с ними дело уже много лет. Они очень полезны нам.

Ройбен кивнул.

– Но, знаете ли, меня тревожит Марчент – ведь она страдает. А то, что сказала Лиза, было просто ужасно! Знаете… неужели в самом деле может быть, что Марчент не знает о своей смерти? Разве возможно такое, чтобы человеческая душа была привязана к одному месту и не знает, что человек мертв, а мы все живы, пытается заговорить с нами, а у нее ничего не получается? Я просто не в состоянии поверить в такое. Не в состоянии поверить, что жизнь может быть настолько жестокой. То есть я знаю, что повсюду в мире то и дело случаются страшные вещи, но думал, что после смерти, после того как, образно выражаясь, порвется нить… я думал, что тогда…

– Появляются ответы? – полувопросительно произнес Маргон.

– Да, ответы, ясность, прозрение. Или так, или, что, наверно, еще милосердней, ничего.

Маргон кивнул.

– Ну, здесь, пожалуй, действительно нет ясности. Откуда нам знать, верно? Мы же прикованы к своим могучим телам. И понятия не имеем о том, что знают и чего не знают мертвые. Но кое-что я все-таки могу тебе сказать. В конце концов они уходят. Они способны на это. У них есть выбор, и в этом я глубоко убежден.

Маргон был сама доброта.

Когда Ройбен промолчал в ответ, он налил ему чашку кофе, не спрашивая, высыпал туда два пакетика искусственного подсластителя, как всегда делал Ройбен, тщательно размешал и протянул чашку Ройбену.

Потом явилась Лиза, сопровождаемая шелестом шелка и аппетитным запахом свежего печенья. Она ловко поставила на поднос тарелку, которую несла на одной руке.

– Сейчас надо немного поесть, – сказала она. – Сахар хорошо придает бодрость рано утром. Он разгоняет сонную кровь.