Казаки. Между Гитлером и Сталиным - Петр Крикунов

Даже генерал П.Н. Краснов, казалось бы, совсем утративший надежду на счастливое разрешение казачьих судеб, попав под влияние «победных» газетных репортажей о налаживании мирной жизни на оккупированных казачьих землях, писал 20 июля 1942 года атаману Е.И. Балабину: «…нужно уже думать о крупной переброске знающих и любящих Дон и Россию людей туда для службы с немцами и под немцами, а людей этих-то и нет». Также в эти дни его чрезвычайно заботила судьба казачьего эмигрантского музея, который, по его мнению, должен был как можно скорее «возвратиться на свое место в Новочеркасск»[140].

Однако время шло, на Дону, Кубани и Тереке понемногу начало налаживаться какое-то подобие «мирной» жизни, прошли выборы станичных и кое-где окружных атаманов, начали активно формироваться казачьи части из населения оккупированных казачьих территорий, а отношение немецкого руководства к казачьей эмиграции оставалось по-прежнему презрительно холодным. Немцы предпочитали сотрудничать с «подсоветскими» казачьими лидерами, разбивая тем самым все мечты эмигрантских атаманов о том, что именно им будет поручено заново строить казачью жизнь на родине. «Пока так же, как и повсюду, — писал П.Н. Краснов Е.И. Балабину 7 августа 1942 года, — немцы в занятых областях России стараются обходиться местными силами без эмиграции, питая к последней, и может быть основательно, недоверие. Эмиграция раскололась на толки и ориентации, а немцам, конечно, нужна только одна ориентация — немецкая»[141]. 12 декабря 1942 года генерал еще раз грустно подтвердил полное отсутствие у эмигрантов каких- либо перспектив. «В каждой станице для борьбы с большевиками, — сообщал он Е.И. Балабину, — организованы отдельные казачьи сотни, по всему фронту казаки военнопленные и казаки, добровольно перешедшие к немцам, организованы в полки и сотни, прекрасно вооружены и работают с немцами, вызывая их восхищение и удивление. При таких условиях естественно, что казакам эмигрантам, ничем, кроме сплетен, жалоб и кляуз, не проявившим себя, места там не будет… Эмиграция теперь или должна идти туда, или примириться с тем, что она так и останется эмиграцией или, в лучшем случае, приедет „домой“, когда ей разрешат, чтобы тихо и мирно жить на „пенсии“… Вы понимаете, что при таких обстоятельствах мне в 73 года просто смешно было бы куда-то соваться, кого-то возглавлять и путаться в дела, которые хорошо ли, худо ли, но уже идут»[142].

С 1943 года отношение немецкого руководства к казачьей эмиграции начало постепенно меняться. Связано это было с тяжелейшим положением на Восточном фронте, Сталинградской катастрофой и последовавшим отступлением немецкой армии с территории Северного Кавказа. Перед германским руководством встала проблема изыскания дополнительных резервов для продолжения борьбы. Немаловажная роль в этих планах отводилась населению оккупированных территорий и советским гражданам, оказавшимся в Германии в качестве военнопленных и «восточных рабочих» — все это требовало изменения традиционных методов нацистской политики по отношению к народам СССР. Чтобы заставить всех этих людей верой и правдой служить нацистской Германии, требовалось обозначить ощутимые политические цели, заинтересовать, дать веру в то, что они воюют ради своего будущего и будущего своих детей, а не ради сохранения жизни и лишней миски супа.

В то время все восточные народы, представители которых сражались в составе германской армии, уже имели свои национальные комитеты, претендовавшие в будущем на роль правительств «независимых государств», — ничего подобного не было только у казаков. Однако в декабре 1942 года при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий такой комитет, получивший название «Казачье управление Дона, Кубани и Терека», во главе с Н.А. Гимпелем был создан. Для того чтобы сразу зарекомендовать себя серьезной, претендующей на «объединение всего казачества» организацией, Гимпель вступил в тесный контакт с генералом П.Н. Красновым. Зная о популярности старого атамана в казачьих кругах, немцы прочили его на роль идейного вдохновителя всего казачества. Уже 25 января 1943 года генерал подписал обращение, в котором призвал все казачество встать на борьбу с большевистским режимом. В обращении отмечались особые казачьи черты, казачья самобытность, право казаков на самостоятельное государственное существование, но, что любопытно, не было ни слова о России. Видимо, к этому времени Краснов окончательно понял, что идея о казачестве в единой неделимой России осталась в прошлом. Как позже признавался сам П.Н. Краснов, именно с этого момента он стал только казаком, стал служить только казачьему делу, поставив «крест на своей предыдущей жизни и деятельности»[143].

Другим важным фактом направленной идеологической работы в среде казачества следует признать выход в свет 25 апреля 1943 года в Берлине первого номера журнала «На казачьем посту», который просуществовал до конца войны и стал главным печатным органом несепаратистского направления казаков-эмигрантов. Первый номер открывался воззванием генерала П.Н. Краснова, в котором последний призывал все казачество вступать в германскую армию и воевать до победного конца: «Идите в Германские войска, — обращался атаман к простым казакам, — идите с ними и помните, что в Новой Европе Адольфа Гитлера будет место только тем, кто в грозный и решительный час последней битвы нелицемерно был с ним и Германским народом»[144].

Немецкое руководство продолжало благоволить к казачеству, и в июне 1943 года на встрече в Белграде с атаманами донских, кубанских, терских и астраханских казаков Гимпель заявил, что «германским правительством вопрос бытия казачества… разрешен в положительном свете»[145]. Наконец 10 ноября 1943 г. Гимпель при активном участии генерала П.Н. Краснова подготовил «окончательно разрешившую проблему казачества в положительном свете» «Декларацию германского правительства к казакам», подписанную начальником Штаба Верховного командования вермахта Кейтелем и руководителем Восточного министерства А. Розенбергом. Однако одновременно с этими исключительно пропагандистско-показательными акциями, направленными на привлечение на свою сторону не столько основной массы казачьего населения Европы, сколько «подсоветских» казаков, отступавших с Северного Кавказа вместе с немецкими войсками, германское руководство продолжало проводить непоследовательную политику по отношению к казакам-эмигрантам.

Вскоре после декларации Кейтеля — Розенберга в Восточном министерстве был разработан проект по созданию Казачьих опорных пунктов в Германии, Франции, Сербии и протекторате Чехия и Моравия, в которые должны были войти все казаки вне зависимости от их политических взглядов. Немцы планировали упразднить Общеказачье объединение генерал- лейтенанта Е.И. Балабина, распустить все станицы и хутора и впредь управлять всеми казаками через начальников Опорных пунктов. Приказ об этой реформе должны были подписать П.Н. Краснов, лидер самостийников В.Г. Глазков и сам Е.И. Балабин. Разработчики документа даже не подумали о том, в какое унизительное положение ставят атамана Общеказачьего объединения, сводя на нет результаты его четырехлетней работы по сплочению казаков, их моральному и идеологическому объединению в борьбе с самостийниками. О готовящемся решении по созданию объединенной казачьей организации В.Г. Глазкову и Е.И. Балабину сообщили в… гестапо. «В четверг, — писал в апреле 1944 года Е.И. Балабин П.Н. Краснову, — 20 апреля, меня и инженера Глазкова вызывали в Гестапо и, „по секрету“, сообщили, что Казаки будут иметь свой отдельный самостоятельный Опорный Пункт, что я и Глазков должны выбрать Начальника этого пункта, казака, не состоящего ни в той, ни в другой организации и одинаково приемлемого всеми казаками и знающего, хотя бы немного, немецкий язык»[146].