Экзамен на выживание - Марина Серова

спросил, кто это. Я представилась коллегой Анатолия Михайловича, но имени не назвала.

– А вы разве не знаете? – спросила меня женщина. По голосу я поняла, что она недавно плакала. – Он в больнице. В тяжелом состоянии…

– Но… Я хотела навестить Анатолия Михайловича! – воскликнула я.

– Проходите, хотя я гостей не ждала, – и дверь мне открыли.

Я вошла в подъезд и вызвала лифт.

Глава 4

Супруга Анатолия Ширяева, Нина Петровна, оказалась худенькой женщиной лет шестидесяти, с глубокими морщинами и потускневшим взглядом. От меня не укрылись темно-синие синяки под глазами, свидетельствующие о том, что женщина или не спала всю ночь, или накануне перебрала со спиртным. В последнее мне верилось с трудом, хотя вполне могло статься, что Нина Петровна прикладывается к бутылке. Но на алкоголичку она не была похожа – скорее, на убитую горем женщину. Одета она была в темно-синий халат с длинными рукавами и, несмотря на майское тепло на улице, зябко куталась, точно ее знобило.

– С вами все в порядке? Вы не больны? – спросила я, едва увидев хозяйку квартиры.

Та отрицательно покачала головой.

– Нет, со мной как раз все в порядке, но… Но Толя, он… – и она вдруг горько заплакала, так безутешно, как рыдают только совсем отчаявшиеся люди.

Я постаралась ее успокоить.

– Нина Петровна, если ваш муж в больнице, с ним все будет хорошо! – проговорила я. – Я думала, что он дома…

– Да нет же, он ведь уволился из школы… – пробормотала Нина Петровна. – Ему очень резко стало плохо, хотя диагноз поставили месяц назад… Но он держался бодро, говорил, что сможет победить болезнь… Ведь он спортсмен, раньше в соревнованиях участвовал, потом столько лет работал учителем физкультуры… И тут… как гром среди ясного неба! А ведь думали, что просто гастрит обострился, так нет, поставили рак…

– Сочувствую… – тихо произнесла я. – Но ведь надежда умирает последней!

– Врачи говорят, что на чудо даже не стоит надеяться, – покачала головой Нина Петровна. – Они сказали, что проведут операцию, и я заплатила, хотя это огромные деньги… Но у меня, кроме Толи, никого нет! Детей мы не завели, а сейчас мне сорок три, ему сорок восемь, поздно уже… Так вот и останусь одна, никому не нужная…

Горе сильно старит человека, подумала я про себя. Нина Петровна выглядела на двадцать лет старше, чем на самом деле. Я должна была проверить, правду ли говорит женщина, но если она притворяется, то ее можно считать гениальной актрисой. Думаю, даже самая талантливая звезда мелодрам не сможет так натурально изобразить горе…

– В какой больнице лежит ваш муж? – так же тихо спросила я. – Можно ли к нему приехать?

– Нет, что вы… Даже меня туда не пускают, нельзя ему контактировать с людьми. Операция завтра в девять утра, раньше никак нельзя. Поздно спохватились, раньше надо было ложиться, а Толя все тянул, говорил, что пройдет… Да как рак пройти может? Он мне про позитивный настрой все втолковывал, говорил, что мы с ним на золотой свадьбе гулять будем… Он же вообще никогда не унывал, оптимист по жизни…

– Мне очень жаль, – искренне произнесла я. – И все же скажите, в какой больнице лежит Анатолий Михайлович! Я хочу хотя бы с врачами поговорить, мы с ним очень дружны были!

– Мне про вас Толя ничего не рассказывал… – заметила Нина Петровна. – Хотя он мало что про работу рассказывал…

– Ну, он мне помогал, я же тоже преподаватель, – нашлась я. – Советовал, как лучше с детьми общаться, как к кому подход найти. Он очень хороший педагог, могу сказать – мой учитель. Если бы не Анатолий Михайлович, мне бы пришлось очень тяжко в школе!

– В седьмой городской больнице он лежит, – снова вздохнула жена больного. – Только не знаю, скажут ли вам что-нибудь врачи или нет…

И она снова заплакала. Мне было жаль несчастную женщину, но чем я могла ей помочь? В искренности Нины Петровны я практически не сомневалась, но профессия обязывает меня доверять только фактам, а не своему впечатлению о людях. Ведь бывает, ошибаются даже профессионалы, а я не могла позволить себе эту оплошность.

Как могла, я успокаивала бедную жену учителя, но она больше ничего не рассказывала, только тихонько плакала. Потом извинилась, сказала, что не спала всю ночь, сейчас выпьет успокоительное. Я поняла, что Нина Петровна хочет побыть одна, но прежде чем покинуть квартиру, попросила ее налить мне воды. В комнату женщина меня даже не пригласила, мы с ней разговаривали в коридоре.

– Ой, простите… – всполошилась она. – Пройдемте на кухню, вы извините, я совсем ничего не соображаю…

Женщина направилась в глубь квартиры, я же разулась и тихо прошла в комнату, по всей видимости, спальню. Беглого взгляда на двуспальную кровать хватило, чтобы понять: тут никого нет. Потом прошла на кухню, где взяла стакан воды и выпила его. Мой опытный взгляд детектива сразу бы заприметил следы пребывания в доме еще одного человека. Пока я еще раз удостоверилась, что Нина Петровна находится в квартире одна.

Я еще раз пожелала женщине мужества, выразила надежду на благоприятный исход операции и покинула квартиру Ширяевых. Позже я позвонила в больницу и переговорила с врачом. Ширяев Анатолий Михайлович действительно поступил в отделение несколько дней назад. Правда, до операции он так и не дожил – за полчаса до моего звонка учитель физкультуры скончался.

Я намеревалась за сегодняшний день еще успеть опросить репетиторов Оли. Согласно словам Марии Васильевны, математикой ее дочь занималась с Азорцевой Юлией Федоровной, ходила девушка к ней по пятницам. В понедельник и среду Оля изучала английский язык у Суворовой Евгении Петровны, а по воскресеньям ходила на физику к Комлеву Сергею Ивановичу. С него-то я и решила начать свою проверку – на ум сразу же пришли всевозможные ужасные случаи, когда преподаватель-педофил обманом затаскивает свою ученицу в какую-нибудь подворотню, делает там свое дело, а потом избавляется от трупа. Должно быть, я сгущала краски – может, Оля всерьез влюбилась в своего репетитора, тот наобещал ей золотые горы и увез девушку предаваться любовным утехам куда-нибудь на заброшенную