Кёсем-султан. Дорога к власти - Ширин Мелек

– Да, – медленно произнесла Махфируз, – понимаю.

Она действительно понимала. И сейчас даже немного жалела Халиме-султан. У этой женщины не было поддержки, не было плеча, на которое можно опереться. Сафие-султан по каким-то своим причинам такой опорой для невестки стать не пожелала. Может, сразу разглядела червоточину в ее натуре, а может, просто была слишком молода душой, чтобы принять соперницу в борьбе за сердце сына…

Как же повезло самой Махфируз! У нее была наставница и были лучшие подруги, которые никогда не предавали ее. И она сама никогда не предавала их.

– А раз ты понимаешь, – не унималась Халиме-султан, – значит, просто обязана встать на мою сторону! Вместе мы способны управлять Оттоманской Портой. Вместе мы сумеем…

Она осеклась, заметив, как Махфируз медленно и немного печально покачала головой.

– Увы, валиде. Я не могу принять твое предложение, хотя оно действительно щедрое, я признаю. Ты добра ко мне, валиде, может, даже слишком добра. Но я не меняю подруг и предпочту довериться судьбе… и Кёсем-султан.

На миг в глазах Халиме-султан промелькнуло множество чувств: недоумение, недоверие, ярость… Женщина не могла поверить собственным ушам.

– Ты сумасшедшая! – почти в страхе вскричала она. – Разве ты не понимаешь, что я предлагаю тебе и твоему сыну? Заботу, преуспеяние, наконец – власть! Да и просто жизнь, если уж на то пошло!

– Увы, валиде, – повторила Махфируз. – Я никогда не перейду на твою сторону. Корабли плывут, повинуясь ветрам и течениям, люди же сами выбирают себе путь. Когда я умру, подойди к моему сыну, может, он решит тебе довериться, я же вижу то, что вижу, и знаю то, что знаю. А знаю я, что мой сын в безопасности, пока рядом с ним Кёсем-султан. Твой же сын в безопасности рядом с ней, а ты ей даже не подруга, так почему бы и моему не стать драгоценностью ее сердца?

Последние слова Махфируз, возможно, сказала зря. Лицо Халиме-султан утратило всякое сходство с человеческим. Оно пошло пятнами, глаза превратились в щелки, верхняя губа вздернулась, словно у собаки, которая вот-вот укусит, – куда только подевалась яркая, броская красота? Гадина сбросила личину и предстала во всем своем уродстве.

– Дура! – прошипела Халиме-султан. – Слабохарактерная дура, никчемная мать, свалившая заботы о собственном сыне на чужую женщину, мать нескольких шахзаде! Ты думаешь, что Кёсем позаботится о твоем сыне, когда у нее есть свои? Думаешь, ей есть дело до тебя и твоего ребенка? О да, есть, да еще какое! Ты умираешь, слабая, безвольная девчонка, а вскорости твой сын последует за тобой – и вовсе не моими стараниями, о нет! Стараниями твоей лучшей подруги, которой ты так слепо, так безрассудно доверяешь! В гареме нет друзей, нет подруг, нет тех, кто за тебя, если он тебе ничем не обязан. Ты так давно здесь, но все еще не сумела это понять?

– Иди прочь! – звонко и гневно выкрикнула Махфируз. Откуда только силы взялись приподняться и повелительно махнуть рукой? – Ступай прочь, валиде без власти, мать без сына, женщина без сердца, ступай прочь и не порочь при мне дорогого мне человека!

Халиме-султан презрительно скривилась и взмахнула холеной рукой, будто отметая нечто несущественное:

– Мне жаль тебя, Махфируз-султан. И по зрелом размышлении мне жаль и твоего сына. На том свете Аллах спросит с тебя за то, что ты, именно ты не уберегла его, когда могла, когда небеса посылали тебе шанс…

– Прочь! Я сказала, поди прочь!

Алый шелк – такой алый, что режет глаз. Такого цвета бывает горячая кровь, когда ее пустят из человеческой шеи. Удушливый запах благовоний, сто́ящих целое состояние. Такова была она, Халиме-султан, властительница без власти, мать без сына, вдова без траура. И пускай она могла стать другой, пускай ее можно было пожалеть, но сейчас она казалась Махфируз жутким чудовищем, посланным иблисом, дабы искусить сердце умирающей женщины.

Она встала – шелка взметнулись, и вот уже Халиме-султан на ногах.

– Я ухожу, будь по-твоему. Смотри, не пожалей о своем решении, бессердечная мать! Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти.

Это Махфируз-то бессердечна? Да кто бы говорил! Ярость подступила к сердцу и отхлынула, оставив острую, щемящую боль.

Халиме-султан давно удалилась, ушла, унеся с собой свои ненависть и бессилие, а Махфируз, устало уронив голову на подушки и закрыв глаза, все пыталась отрешиться от слов злобной мегеры, попавших в цель так же точно и безжалостно, как стрела впивается прямо в сердце. Воистину, султанский гарем – это клубок змей, норовящих побольней ужалить друг друга!

Вот поэтому она, Махфируз-султан, всегда чувствовала себя чужой здесь, в самом сердце Оттоманской Порты! Ей чужды были придворные интриги, они делали больно ее и без того израненной душе, заставляли страдать куда сильней, чем прочих претенденток на сердце султана. Та же Кёсем справлялась с интригами играючи, не говоря уже о Башар…

Нет, глупости! «Играючи», значит? То-то Башар не показывается лишний раз во дворце, стараясь держаться подальше от всего, связанного с борьбой за трон султана! А Кёсем, бедная Кёсем, защищавшая Махфируз куда яростней, чем себя саму! Не ее вина, что Махфируз умирает. В этом нет никакой вины Кёсем!

Махфируз яростно твердила это себе снова и снова, и в конце концов тревога, ядовитыми зубами впившаяся в ее сердце, улеглась, смирилась с поражением и уползла в свое темное логово.

Кёсем – предательница? Кёсем не сдержит слово? Ну да, а солнце завтра взойдет на западе и двинется на восток!

Да, Кёсем умеет отличать полутона, в то время как сама Махфируз способна видеть лишь черное и белое. Но ведь Аллах сотворил черное – черным, а белое – белым, и это именно так! Если Махфируз начнет путаться и сомневаться, то утратит себя, свою цельность, совсем прекратит существовать как личность. И для чего тогда длить агонию бренного тела?

Зачем жить в мире, где тебя предают самые близкие люди? Зачем просыпаться, если некому улыбнуться, не с кем перемолвиться теплым словом? Что это за жизнь такая, в которой нельзя никому доверять?

Кто бы что ни говорил, а Махфируз будет доверять своей подруге! Она не сможет предать, просто не сможет. Иначе не может быть, не встает же солнце, в самом-то деле, на западе!

Махфируз лежала и улыбалась собственным мыслям. Мир вновь наполнился смыслом, существование приобрело цель. Теперь бы еще убедиться, что Осман намерен соблюдать договоренности так же твердо, как соблюдали их Махфируз и Кёсем, и как они намерены соблюдать их впредь, до самой смерти, – и даже после нее.

* * *

Махфируз лежала в огромной кровати, на трех перинах, на простынях тончайшего шелка, но ощущение, будто могильные черви уже точат ее плоть, не отступало.

Давно ли она, тогда еще не Махфируз, а юная Хадидже, вместе с подругами устроила вылазку из гарема, во время которой повстречала шахзаде Ахмеда? Та ночь определила ее судьбу, а кажется, что она была уже совсем в другой жизни…