Ида - Александр Евгеньевич Чигаев

бы ему предложили завизировать брак английской королевы с турецким пашой. Суббота не рабочий день для такого еврея, как Милькис. В четверг Милькис забрал документы из сейфа и свои печати. Сейф его открыть было невозможно, но на всякий случай, что бы и душа была спокойна, он это и сделал. В пятницу он увидел, что ремонт идет успешно, а стекла в его окнах блестят, как будто их и не били. В синагогу он отправился с легким сердцем в субботу. Нет худа без добра, и ремонт будет и не дорого он ему встал, как окна помыть.

Ремонт не прятали от купца. Бывает и в нотариальной конторе ремонт, тем более, не сезон для сделок. Когда купец и маклер подъехали к конторе Милькиса, Милькис, в лице Абрама Семеновича Докучайло, так же из провинциального театра, только не артист, а суфлер, что впрочем, одно и тоже, для провинции, выходил из своей конторы в черном сюртуке, застегнутом под самую тонкую длинную шею. Именно такого Милькиса описал ему знакомый купец. На носу у него было золоченое пенсне. Под мышкой у него была огромная книга в зеленом бархате с золотом тесненной лошадью на обложке. Эта была племенная книга жеребцов Одесского ипподрома. Книга, уже давно ни кому не была нужна, так эти племенные жеребцы давно были пущены на конскую колбасу, хотя, многим из них были поставлены памятники, которые стояли на племенных заводах, в которых они родились и провели жеребячье детство. Эта книга, ни чего не стоила Додику, но при виде такой книги, каждый понимал, туда вносят только самые потаенные записи. Маклер прямо выскочил из коляски на ходу.

— Дорогой Милькис, у нас такая сделка, а вы покидаете контору.

— Ша, не надо кричать на всю Одессу. У нас ремонт, вы это видите, я уже закрыл контору и отправляюсь к родственникам в Киев, у меня через час поезд. Приходите завтра, я ради вас буду работать в воскресенье, что бы вы были здоровы и ни куда не проеду.

Купец чуть не завыл от горя. Он уже своим телом, спал на роскошной кровати, в голубой комнате, что была оббита тем же голубым бархатом. Но слова маклера его несколько взбодрили и успокоили. Маклер обращался с Милькисом как со старым знакомым и был с ним на прямой ноге.

— Дорогой Милькис, мы вас надолго не задержим. Зайдемте в кабинет. Пять минут и вы свободны.

Милькис с не охотой вернулся в контору, скривив при этом гримасу

— Слушаю вас, сказал он. Если увижу, что вы мне морочите голову, тут же отправлюсь на вокзал.

Маклер изложил суть дела.

— Господин Севатеев покупает дом мадам Ланжерон. Хозяин через минуту будет тут. Вы удостоверяете покупку и едите себе в Киев.

В этот момент, как из ларца, появился Додик в строгом черном костюме.

— Милькис сел за письменный стол и открыл свою красивую книгу.

— И во сколько обходится сделка, спросил он.

Когда в ответ услышал полмиллиона, то присвистнул.

— Хорошенькое дело, обратился он к Додику. Такой дом стоит не меньше миллиона, а вы молодой человек соглашаетесь на такую сделку. Что бы сказали ваши родители по этому поводу?

Дальше Милькиса не интересовало мнение родителей Додика, и он продолжил.

— Вы хотите заплатить пять процентов с этой суммы в доход государства?

Кому он задал этот вопрос, ни кто не понял, но у купца волосы встали дыбом. Таких расходов в данную минуту он не потянет и придется в общем вагоне ехать в Нижний Новгород.

— Я вам предлагаю оценить в сто тысяч, за это я возьму чуть больше положенного. Зайдите в ту комнату и рассчитайтесь, сказал он купцу. А я ни чего не видел и это чистая, правда.

Купец отдал свой чемодан вместе с деньгами. Считали быстро, деньги были в больших купюрах.

Милькис оформил сделку и выдал гербовую бумагу, удостоверяющую, что теперь владельцем дома является купец Севатеев. Купца не удивило, что Милькис достал свои печати из кармана, а не из сейфа, который был рядом возле стола Милькиса. Человек покидает контору, значит и печать с ним. На одну печать Милькис долго дышал, и оттиск получился видным и понятным. Потом зажег свечу, растопил сургуч и капнул на бумагу. Оттиск другой печати был краше первого.

Купец видел все своими глазами и как ему объяснили сведущие люди, было поставлено две печати. Сделка прошла успешно, и все разъехались. Милькис в Киев, Додик в Париж, а купец в Нижний Новгород, слава Богу, хватило денег, билет был первого класса. Перед отъездом Севатеев зашел уже в «свой» дом и тут же сказал Рябову.

— В дом ни кого не пускать. Ждать моего возвращения. Я тебя пока не увольняю. В комнатах не жить, коньяк не жрать, и при этом показал Рябову свой огромный кулак.

Ничего не упустил купец, так как от Рябова за версту разило отличным коньяком. Рябов вытянулся в струнку.

— Будет все исполнено по вашему указанию.

Купец за порог, а Рябов не снимая ботинок в кровать и с бутылкой коньяка. Он ждал возвращения отставного поручика Голубева со своей красавицей Натальей. Но всем понятно, что ни поручика Голубева с женой Натальей и самого Додика он больше ни когда не уведит.

Долго описывать дальнейшие события не имеет смысла. Через месяц появился купец со всей своей фамилией. Естественно Рябов не пустил его на порог и написал хозяину, что какой-то прощалыга сует ему под нос филькину грамоту и кричит, что это его дом. Разразился скандал на всю Одессу. Когда купец с полицией поехал к нотариусу, то чуть не задушил самого Милькиса, который оказался копией суфлера из провинциально театра. Он вовремя понял, что душит другого, иначе не миновать купцу пожизненной каторги между Оренбургом и Магаданом. Купец просидел неделю в тюрьме, пока шло следствие. Разбирательство было долгим. Когда Рябов понял, что он Додика больше ни когда не увидит, он ушел в полный отказ и ни признавал Купца Севатеева. На суде он так и скал.

— Я порядочный человек, а этого афериста вижу впервые. Ни чего я ему не показывал. Говорить тут ни о чем.

Если бы Рябов признался в помощи Додику, то, как минимум был бы посажен в тюрьму, а так на нет и суда нет. Мало того, за бдительность парижские хозяева ему еще и прибавили жалованье. Купец все же уехал в Нижний Новгород, он доказал, что его таки обманули, хотя и не очень убедительно. Хотя ему и хотели