Капля света - Ольга Егорова

Жорик, видимо, обалдел слегка, услышав столь церемонное обращение.

— Здорово, Палыч, — ответил он, хихикнув.

— У нас какие-то серьезные проблемы? — настойчиво продолжал гнуть свою линию Сергей.

— У нас — никаких. — Жорик неприлично заржал, в трубку, слишком громко для солидного бизнесмена, и Сергею пришлось отойти на пару шагов от Вероники, чтобы не сорвался спектакль.

— Ну, это разрешимо. Я так понимаю, мне необходимо срочно к вам подъехать?

— Эй, Серый, — не выдержал вдруг приятель. — Ты чего несешь-то?

— Я могу проконсультировать вас до этому вопросу, — не сдавался Сергей,

— Ну, проконсультируй, — согласился приятель. — На самом деле один настойчивый вопрос вертится у меня в голове. Как она тебе? Ничего?

— Кто? — Неожиданный вопрос сбил Сергея с толку.

— Она, — вдохновенно повторил Жорик. — Девушка по имени Свет-ла-на… Та, которую ты здесь вчера соблазнял? Ну, чего молчишь-то?

— Что?! Ты о чем?

Сергей даже не заметил, что перешел на ты. Совсем забыл о своей роли и окончательно сорвал придуманный спектакль, прокричав в трубку:

— Откуда ты про нее знаешь?!

— В газетах писали, — хмыкнул Жорик,

— Да прекрати! — рявкнул Сергей, окончательно теряя терпение.

— Да ты что распсиховался-то?

— Я тебя спрашиваю, откуда ты про нее знаешь? Откуда? Да не молчи же ты, придурок!

Ругательство, сказанное в сердцах, сослужило недобрую службу: в ответ последовала тирада гнусностей, после чего короткие гудки возвестили о том, что связь закончена.

— Черт, — снова выругался он, торопливо набирая номер Жоркиного мобильника. Но тот был уже отключен.

Захотелось швырнуть этот проклятый телефон об асфальт. Посильнее, чтобы разлетелся вдребезги.

Куда-то затерялась соль.

Павел добросовестно искал ее везде. Открыл одну, скользнул взглядом по тарелкам, ни одну не пропустил. Потом наткнулся на высокие стеклянные колбы с голубыми пластмассовыми крышками. Оглядел одну — гречка, в следующей был рис, потом еще рис, только другой формы. Сахар, макароны, манка. Ложки, вилки. Кастрюли. Перец красный и черный, горький и сладкий. Соли нигде не было.

Только в солонке, одиноко стоящей на столе, оставалась крупица. Но этой крупицы будет недостаточно для того, чтобы приготовить…

Он еще не знал, что именно собирается готовить. С тех пор, как начал искать соль, мысли его почему-то были заняты совсем другим… Впрочем, откуда это «почему-то»? И разве были его мысли в последнее время хоть чем-то заняты, кроме одного?

Остановившись возле окна, он поискал глазами соль на подоконнике. Маловероятно, чтобы здесь она оказалась. И все же… За окном свистел ветер. Сгибал к земле, не давая возможности распрямиться хоть на секунду, ветки деревьев. Почти голые, по-зимнему сонные ветки. На бельевой веревке висел и трепыхался, как знамя на флагштоке, Ритин халат. Желтое знамя в розовый горошек. Павел усмехнулся криво. Усмешка застыла у него на губах, превращая лицо в гримасу скорби.

Невыносимо. Невыносимо уже жить вот так, мучаясь. Мучая себя, мучая окружающих. Ее, Риту, прежде всего. Чем она заслужила?

Недавнее, свежее еще и оттого до боли отчетливое воспоминание снова заставило его застонать. Он никак не ожидал, что Рита в тот момент обернется. В последнее время он все реже смотрел ей в глаза и все чаще и пристальнее вглядывался в Риту в те моменты, когда она этого не замечала. Сам себе удивлялся как будто и вправду существует она, эта среднестатистическая норма количества взглядов, которые в течение определенного времени непременно должны коснуться жены. А поскольку встречаться с глазами Риты с каждым днем становилось все тяжелее и опаснее, Павла непреодолимо тянуло смотреть на жену в те моменты, когда опасности не существовало. Он как завороженный стоял возле окна и смотрел на Риту, которая торопливо выходила из подъезда и, постукивая тонкими каблуками, исчезала в направлении троллейбусной остановки. Смотрел на нее за вязанием, пока Рита думала, что он смотрит телевизор. И каждую возможность ловил для того, чтобы задержать свой взгляд на Рите. Как будто эти взгляды могли хоть что-нибудь изменить…

А может быть, это просто магическое притяжение взгляда палача к своей жертве? Даже такие мысли порой возникали у Павла, и себя он за них ругал, потому что в такие моменты слишком неотвратимым казалось приближение к той черте, которая отделяет разум от безумия. Но именно в этот день почему-то все самые грустные, самые беспросветные мысли так и теснились у него в голове, нестройным роем жужжали без остановки, как разбуженные злые пчелы. Будто именно в этот день он и вправду подошел к той черте, которая отделяет разум от безумия, твердь земную — от бездны…

«Критические дни, — подшучивал он над собой. — Зря говорят, что только у женщин бывают…»

Но ирония не спасала. В этот день не спасало уже ничто. С утра он с тупым остервенением пахотного быка копал землю на огороде. Врезался в нее лопатой, отшвыривал комья по сторонам, потом разбивал, дробил на куски. Земля рассыпалась, он шел дальше, пот стекал со лба. Уже не ручьями, а каким-то горным водопадом. Три с лишним часа ушло на это. Но физическая усталость не помогла. Все тот же тугой ком внутри — как огромная мятная таблетка, застрявшая в горле. Душа неотступно, день за днем, минута за минутой, доказывала — она существует. Она существует, черт побери, и ей больно, ужасно больно, и разве можно сравнить с этой болью тупую боль в мышцах, которая разлилась теперь по всему телу почти сладким оцепенением? Можно было пойти и перекопать еще три соседских огорода. Если бы от этого хоть что-нибудь изменилось!

Он обещал Валерии, что поговорит с Ритой на днях. «На днях» — понятие весьма растяжимое, дни идут один за другим, попробуй докажи, что имел в виду Павел. Но Валерия не настаивала.

Она вообще никогда ни на чем не настаивала. Разговор в лесной чаще уже в тот же вечер стал казаться ему каким-то далеким, нереальным. В самом деле, разве могло все это случиться с ним? Страшный и в то же время удивительно приятный, восхитительно волнующий сон… Но с тех пор прошло уже много дней, и за эти дни Павел успел убедиться: Валерия не шутила. В принципе он понял это сразу и все же, проснувшись на следующий день утром в одной постели с Ритой, сумел-таки уговорить себя, что с этой блажью ему удастся справиться. Он сможет, непременно сможет убедить Валерию в том, что из ситуации можно найти выход. Другой выход, совсем не тот, что предложила она. Сонные глаза Риты, ее мягкий профиль, свежая кожа — в то утро он смотрел на жену как на собственного ребенка и чувствовал, что никогда в жизни не сможет допустить подобную жестокость в отношении Риты.

Пока Рита спала, он в деталях продумал предстоящий разговор с Валерией. Представлял себе, как они встретятся вечером в той же аллее, как он возьмет ее за руку и скажет: «Лера, если бы ты знала, как я мучился эти два дня. Я буквально с ума сходил. То? что произошло между нами, непременно надо обсудить. Согласись, разговор у нас получился скомканный… В общем-то и разговора никакого не получилось. Так, одни эмоции…».