Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

Конечно, два таких незначительных дела, как дела де Беризи и Дано, не могли поколебать такой банкирский дом, как дом Матье Дюрана, но, показав вам, сколь неприятно они завершились, я хотел, чтобы вы поняли, чем закончились многие другие дела, основанные на тех же принципах и разрушенные тем же событием. Через два месяца после Июльской революции Матье Дюран, выполнив срочные требования своих вкладчиков, оказался почти разорен и располагал лишь долгосрочными вкладами, которые еще не были востребованы.

– Разорен! – вскричал поэт. – Но он никогда не давал таких блестящих балов!

– Вам известно, что наши далекие предки наряжали свои жертвы, прежде чем умертвить их, – сказал Дьявол. – Банк еще более поэтичен, он увенчивает себя розами, прежде чем закрыть свой баланс.

Однако Матье Дюран еще не дошел до этого, так как было только три вкладчика, чьи требования могли иметь для него значение. Самым серьезным был господин де Беризи, который, как я уже говорил, доверил ему деньги, вырученные от продажи лесных угодий господину де Феликсу, вторым – господин Дано, который оставил у банкира шестьсот тысяч франков, вырученных за свои дома, третьим был господин де Лозере, который выехал в Англию за несколько дней до Июльской революции, чтобы уладить все, связанное с женитьбой сына. Но сын господина де Лозере – дворянин, который мог достичь всего при Карле Десятом, не показался торговцу из Сити подходящей партией при Луи-Филиппе, и господину де Лозере через два месяца пришлось вернуться во Францию, так и не осуществив радужных надежд поправить свое состояние.

Вот в каком положении относительно друг друга находились наши персонажи к первому сентября тысяча восемьсот тридцатого года.

В этот день Матье Дюран, как и в начале нашего рассказа, находился в своем кабинете, но на сей раз он не испытывал ни счастья, как во время нашего первого знакомства с ним, ни радостного возбуждения, как во второй: он был печален, хотя по-прежнему надменен, побит, но еще самонадеян. То был человек, который не сгибается даже в горе, хотя сознает всю его глубину. В кабинете банкира находились еще два наших знакомых. Первым был Дано, вторым – маркиз де Беризи, настоящий человек из народа и настоящий аристократ. Как и в первый раз, банкир внимательно читал бумагу, которая, казалось, живо его интересует. Он был так поглощен чтением, явно причинявшим ему огромное страдание, что не мог оторвать глаз от документа, несмотря на присутствие господина Дано и маркиза.

«В чем дело? – поинтересовался наконец маркиз. – Неприятные новости?»

Матье Дюран быстро пришел в себя и ответил с волнением, которое не мог скрыть вопреки собственным стараниям:

«Нет, ничего, просто сатира, грязная сатира на меня».

«Вас это так задевает?» – спросил Дано.

«Меня задевает рука, которая ее написала, господа, это она ранит меня больнее, чем ее удары. Рука ребенка, молодого человека, которого я помог воспитать, юного Леопольда Барона. Он воспользовался образованием, которое я ему дал, и секретами, до которых я его допустил, чтобы облить меня клеветой и насмешками».

«Кто? – поразился Дано. – Этот маленький господин Леопольд, который раньше не называл вас иначе как отцом и благодетелем?»

«Именно он», – ответил Матье Дюран.

«Так, так. Сегодня я могу вам признаться, – продолжил Дано, – его экзальтированность всегда казалась мне дурной: он злой льстец».

«И как всякий льстец, превратился в хулителя, – добавил маркиз, – таково правило, ничего удивительного».

– Несколько устаревшая мораль, – заметил литератор.

– Очень юная мораль, – возразил Дьявол, – поскольку она бессмертна, а все бессмертное всегда юно.

И он продолжил:

«Оставим его, – вздохнул банкир, – я догадываюсь, господа, о цели вашего визита, вы, несомненно, пришли востребовать ваши деньги…»

Маркиз и предприниматель одновременно оборвали Матье Дюрана, затем замолчали, уступая друг другу слово.

«Говорите, сударь», – предложил маркиз.

«После вас, сударь, – возразил предприниматель, – и если вы хотите сказать что-то, чего я не должен слышать, то я оставлю вас одних».

«Останьтесь, – попросил Матье Дюран, – так как я думаю, что объяснения, которые я готов дать одному, подойдут и другому».

«Как вам угодно, – не стал спорить господин де Беризи, – я буду говорить в присутствии господина Дано, так как, если я правильно понял, нас привел сюда один и тот же мотив».

«Думаю, так», – горько согласился банкир.

«Господин Матье Дюран, вы – честный человек, – заговорил маркиз, – вы должны мне два миллиона, я пришел просить вас сохранить их».

«Что?» – вскричал банкир.

«Сударь, я разорил бы вас, если бы немедленно потребовал выдать мне все деньги, я не хочу быть участником паники, которая уже привела к стольким катастрофам, вы мой политический противник, но между нами стоит другой вопрос – вопрос порядочности. Я вам верю, я оставляю вам мои деньги и не стану требовать их до того дня, пока вы сами не сочтете, что они вам больше совершенно не нужны».

Не могу сказать, что было сильнее: счастье от того, что он, как честный человек, заслужил такое доверие или унижение от того, что ему оказывает услугу один из тех знатных господ, которых он мечтал задавить весом своего богатства. Однако, после минутного колебания, добрые чувства взяли верх, банкир протянул руку маркизу и с порывом произнес:

«Благодарю вас, я согласен, господин маркиз».

– А вот и мораль вашей комедии, – обрадовался литератор. – Да здравствует дворянин! Так, господин де Серни?

– Нет, сударь, – возразил Сатана, – так как в этот момент Дано, смущенный и растроганный, сказал с восхитительной и сердечной неловкостью:

«Вы должны мне всего шестьсот тысяч, но если вам будет приятно не возвращать мне их, то я не забыл, как вы спасли меня, и все, чем я могу…»

Слезы навернулись банкиру на глаза, и он вскричал:

«Ах! Вот что совершенно меня утешило! Спасибо, господин Дано, но я не могу принять ваше предложение: это все, что у вас есть, вам нужен капитал, чтобы работать».

«Меня устроит пять процентов, я достаточно обеспечен, не отказывайте мне, это меня унизит».

«Вы хорошо поступаете, сударь!» – промолвил маркиз, обернувшись к Дано.

«А вы, ваша светлость, – поддавшись собственному энтузиазму, Дано употребил титул, ликвидация которого казалась ему одним из самых бесценных завоеваний Июльской революции, – вы, ваша светлость, вы поступаете гораздо благороднее, потому что я не привык быть богатым и потеря денег будет для меня не так важна, как для вас».

«Но вы не потеряете их, мой дорогой Дано, – возразил банкир, – я надеюсь, что они будут так же прибыльны в моих руках, как и деньги господина де Беризи».

Несколько минут спустя предприниматель и маркиз вместе откланялись, и у порога особняка на прощание пожали друг другу руки герой революции и знатный вельможа, бывший пэр Карла Х, два честных человека. Вот моя мораль, сударь. Не считая той, что вытекает из самого конца этой истории.