Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник) - Бернард Корнуэлл

Озаряемая молниями, она плясала обнаженная под грозой.

Женевьева не любила, когда он видел ее обнаженной. Она ненавидела шрамы, которые выжег на ее руках, ногах и спине отец Рубер, однако сейчас, нагая, подставив лицо ливню, танцевала медленный танец. Она возникала перед Томасом с каждой вспышкой молнии, и он, глядя на нее, подумал, что она и впрямь драга. Дикое, неистовое, непредсказуемое существо. Сгусток серебра во мраке, сияющая женщина, опасная, прекрасная, необычная и непостижимая. Томас присел и смотрел не отрываясь, а сам думал, что губит свою душу, ибо отец Медоуз говорил, что драги есть творения дьявола. И все же он любил ее.

Затем над холмами прокатился оглушительный раскат грома, и он пригнулся, плотно закрыв глаза. «Я проклят, – подумал лучник, – проклят навек». Эта мысль наполняла его безнадежным отчаянием.

– Томас! – Женевьева склонилась к нему, нежно обняв ладонями его лицо. – Томас.

– Ты драга, – сказал он, не открывая глаз.

– И рада бы ею быть, но увы! Хотелось бы мне, чтобы там, где я ступаю, распускались цветы. Но я не драга. Я просто танцевала в грозу, под молнией, и гром разговаривал со мной.

Томас поежился:

– И что он сказал?

Она положила руки ему на плечи, успокаивая его:

– Что все будет хорошо.

Он промолчал.

– Все будет хорошо, – повторила Женевьева, – потому что гром не лжет тем, кто для него танцует. Это обещание, любовь моя, правдивое обещание. Все будет хорошо.

Сэр Гийом послал одного из захваченных в плен ратников в Бера, чтобы сообщить графу о пленении его племянника и еще тринадцати воинов и предложить начать переговоры о выкупе. Жослен не утаил, что его дядя ездил в Астарак, и нормандец предположил, что старик давно вернулся в свой замок.

Но оказалось, что он не вернулся, ибо четыре дня спустя после ухода Томаса и Женевьевы явившийся в Кастийон-д’Арбизон странствующий торговец сказал, что графа Бера свалила лихорадка и, возможно, он при смерти. Сейчас он не у себя в замке, а в лазарете монастыря Святого Севера. Ратник, посланный в Бера, вернулся на следующий день с теми же новостями и вдобавок сообщил, что никто в Бера не может без графа вести переговоры об освобождении Жослена. Единственное, что мог сделать для Жослена командир гарнизона, шевалье Анри Куртуа, – это отправить послание в Астарак и надеяться, что граф чувствует себя достаточно хорошо, чтобы во всем разобраться.

– И что же нам делать? – спросил Робби.

Чувствовалось, что он расстроен, очень уж ему не терпелось увидеть золото. Он и Жослен сидели в большом холле, перед горящим очагом. Стояла ночь. Они были одни.

Жослен промолчал.

Робби призадумался.

– Я мог бы перепродать тебя, – предложил он.

Такое делалось довольно часто. Если кто-то захватывал пленника, стоившего богатого выкупа, но не хотел ждать денег, он уступал пленника за чуть меньшую сумму другому человеку, который потом вел долгие переговоры, с тем чтобы получить свое сполна и с немалой выгодой.

Жослен кивнул.

– Мог бы, – согласился он, – но много ты за меня не выручишь.

– За наследника Бера и сеньора Безье? – насмешливо спросил Робби. – Ты стоишь большого выкупа.

– Безье – это поле для свиней, – презрительно сказал Жослен, – а наследник Бера не стоит ничего, зато графство Бера – это лакомый кусок. Очень лакомый.

Несколько мгновений рыцарь молча смотрел на Робби.

– Мой дядя глупец, – продолжил он, – но очень богатый. Он держит монеты в подвалах. Бочонки, доверху наполненные монетами, и два из них набиты генуэзскими цехинами.

Робби посмаковал эту мысль. Он представил себе монеты, томящиеся в темноте, два бочонка, наполненные чудесными монетами Генуи – монетами из чистого золота. На один генуэзский цехин в год можно было прокормиться, одеться да еще заплатить за свое вооружение. А там таких цехинов целых два бочонка!

– Одна беда, – продолжил Жослен, – мой дядюшка страшно скуп. Выманить у него денежки до сих пор удавалось только Церкви. Будь его воля, он предпочел бы, чтобы я умер в плену. Ему все равно, если наследником станет один из моих братьев, лишь бы его казна осталась в целости и сохранности. Иногда он ночью спускается с фонарем в подвалы замка, чтобы полюбоваться на свои деньги. Просто чтобы полюбоваться.

– Ты хочешь сказать, что за тебя не заплатят выкуп? – растерялся Робби.

– Я хочу сказать тебе, – ответил Жослен, – что, пока графом Бера остается мой дядя, я так и буду сидеть у тебя в плену. Но что, если бы графом стал я?

– Ты?

Робби еще не понимал, к чему ведет Жослен, и голос его прозвучал озадаченно.

– Мой дядя болен, – подсказал Жослен. – Тяжело болен и, может быть, лежит при смерти.

Робби подумал и сообразил, к чему клонил пленник.

– И если бы ты стал графом, – медленно произнес он, – тогда ты сам вел бы переговоры о собственном выкупе?

– Если бы я стал графом, – сказал Жослен, – я бы выкупил и себя, и своих людей. Всех до единого. Причем без всяких проволочек.

И снова Робби задумался.

– Большие они, эти бочонки? – спросил он, помолчав.

Жослен показал рукой высоту в два-три фута над полом.

– Это самый большой запас золота в Гаскони, – сказал он. – Есть дукаты, экю, флорины, денье, цехины и мутоны.

– Мутоны?

– Золотые, – пояснил Жослен, – толстые и тяжелые. С избытком хватит, чтобы заплатить выкуп.

– Но твой дядя может поправиться, – сказал Робби.

– Об этом молятся, – с ханжеским лицемерием сказал Жослен, – но если ты позволишь мне послать двух человек в Астарак, они могут справиться там о его здоровье и сообщить нам о его состоянии. А заодно, если он в сознании, предложить ему подумать о выкупе.

– Но ты сказал, что он ни за что не заплатит.

Робби делал вид, будто не понимает, что именно предлагает Жослен. Или старался показать, будто ничего не понял.

– Может быть, он согласится, – сказал Жослен, – неужели в его сердце совсем не осталось родственного чувства? Ведь как-никак я его ближайший родственник и наследник. Но для этого я должен сам послать к нему своих людей.

– Двоих?

– А если у них ничего не выйдет, они, разумеется, вернутся, – с невинным видом заверил шотландца Жослен, – так что ты в любом случае ничего не теряешь. Но их, разумеется, нельзя отправить в путь безоружными. Особенно в здешних краях, где повсюду рыщут коредоры.

Робби пристально смотрел на Жослена, пытаясь прочесть в свете очага выражение его лица, и тут ему на ум пришел вопрос:

– Слушай, а что вообще понесло твоего дядюшку в этот Астарак?