Ardis: Американская мечта о русской литературе - Николай Усков

Битов в определенный момент не справился с давлением. Его заставили потребовать через ВААП – советское агентство по авторским правам – от «Ардиса» объяснений: дескать, на каком основании они напечатали его роман. И Профферам пришлось придумывать легенду, призванную доказать, что сам Битов к публикации «Пушкинского дома» не причастен: «А он, бедняжка, ничегошеньки не знал», – пишет в своей подробной инструкции для Профферов Лев Копелев в декабре 1978 года. Cудя по сохранившемуся в архиве запросу от ВААП, аналогичную тактику выбрал и Фазиль Искандер, главный роман которого выйдет в «Ардисе» в 1979 году.

Второй том «Сандро из Чегема» «Ардис» напечатает в 1981 году так, что, по словам Карла, роман получится почти таким же длинным, как «Война и мир». Карл называет Искандера писателем «первого ряда, которого, очевидно, совершенно не интересует политика. Он только при сильном напряжении воображения может быть назван диссидентом». Проффер считал, что книги Искандера «лучше всего могут пережить переводы и культурный экспорт». Он называл его «Габриэлем Гарсиа Маркесом Абхазии» и считал, что его «регионализм не является препятствием к пониманию в силу эпического универсального качества его текстов». В меланхолическом комизме Искандер, по мнению Карла, даже близок к Гоголю.

Владимир Войнович в своем интервью для этой книги утверждал, что поначалу, до «Иванькиады», Профферы не проявляли к нему интереса: «Им по их восприятию литературы гораздо больше подходили и Аксенов, и Битов, и Саша Соколов. Я где-то недавно узнал, что им „Чонкина“ предлагали, но они его отвергли. Потом, конечно, пожалели, напечатали». Это не совсем так. «Чонкина» Войнович отдал в Ymka Press в 1973 году, когда Профферы еще находились в своей репринтной фазе и едва ли могли финансово потянуть большую книгу современного автора, у них тогда вышли только стихи Горбаневской. Судя по интервью, это сам Войнович пожалел, что передал книгу Ymka, ее там продержали до 1975 года. Он даже звонил Глебу Струве жаловаться. К моменту подготовки к публикации «Иванькиады» в 1976 году Войнович – известный на Западе писатель: по его словам, мировой тираж «Чонкина» со временем достиг 500 тысяч экземпляров. И Проффер тогда же весьма высоко оценивает «Чонкина»: «Это очень читабельный и смешной роман… Книга забавна до такой степени, что она совершенно необычна для русских писателей – расслабленная, с хорошим чувством юмора без „проклятых вопросов“ и замыленной риторики». В «Ардисе» оба тома «Жизни и необыкновенных приключений солдата Ивана Чонкина» выйдут в 1985 году.

***

С приезда Бродского в Энн-Арбор в 1972 году начинается соучастие русских литераторов непосредственно в редакционной жизни «Ардиса», и это, несомненно, способствовало постепенному увеличению доли современных авторов в редакционном портфеле Профферов. Чем дальше, тем больше известность «Ардиса» оборачивалась лавинами литературного мусора, засылаемого им графоманами и сумасшедшими. Проффер говорит о «постоянном потоке писем и рукописей от русских писателей, которые настаивают на том, что мы должны опубликовать их работы. Например, некий В. Яновский (из поколения Набокова), который опубликовал дюжины книг на многих языках и угрожает нам немедленным истреблением, если мы осмелимся отклонить его книги на русском. Или В. Тарсис. Он отправил нам свое „Полное собрание сочинений“, включая чудесное неопубликованное „продолжение“ „Братьев Карамазовых“». Понятно, что отделять зерна от плевел с годами становилось всe труднее.

Большинство из русских сотрудников «Ардиса», по свидетельству Эллендеи, были трудоустроены туда по просьбе Бродского, что говорит о немалом влиянии поэта на Профферов. Это подтверждает и друг Бродского, Михаил Барышников, в интервью для этой книги: «Иосиф говорил, что „Ардис“ – „очень цивильное заведение“. Он гордился, что его слушают. И, вероятно, его спрашивали». Но, как помним, жесткий отзыв Бродского на «Ожог» в 1976 году вовсе не остановил Профферов от сотрудничества с Аксеновым: «Иосиф и другие, естественно, засунули свои головы в задницы» – пишет Проффер Василию Павловичу, подтверждая, что готов взяться за публикацию «Ожога».

Сам Бродский сначала жил у Профферов, впоследствии часто наведывался в гости и, очевидно, был вовлечен в работу с текстами: Энн-Арбор оставался его основной базой вплоть до 1981 года, хотя бывал он там наездами. В письме к Копелевым за 1980 год Профферы упоминают: Бродский заходил к ним по вечерам так часто, что однажды, когда поэт не пришел, маленькая дочка Профферов Арабелла сказала «Иосиф» и уставилась в окно в ожидании, что он, наконец, появится.

В 1974 году Бродский устраивает в издательство свою московскую подругу Машу Слоним, с которой Профферы, впрочем уже были знакомы через Копелевых. Лев Лосев, друг и биограф Бродского, утверждает, что это Бродский «выдернул из „потока самотека“ рукопись „Школы для дураков“ Cаши Соколова». На самом деле Бродский устроит Лосева в «Ардис» только в 1976 году и он не мог быть свидетелем памятной сцены разбора редакционной корреспонденции.

Маша Слоним так рассказывает эту историю: «Рукопись пришла по почте в конверте, никто не знал, кто это, Саша Соколов?! Сам экземпляр был совсем слепой, такое ощущение, что девятый (через восемь листов копирки. – Н. У.). Профферы так и не смогли его прочесть. Я сама делала усилия, чтобы разобрать. Бумага тонкая, всe расплывалось. Я стала набирать рукопись, ее было приятно набирать. Я сказала, что, по-моему, всe это гениально. Потом приехал Иосиф, посмотрел и заключил: „Ну, может, не гениально, но пойдет“. Я была уверена, что ее надо печатать. И мне было приятно, что это мое открытие».

Характерно для издательского стиля Проффера: он не удовлетворен одним или несколькими мнениями, тем более что, по словам Маши, «Школа для дураков» была «чем-то совсем неожиданным, совсем другим». Да и об авторе ничего не было известно. Карл отправляет ксерокопию романа самому Владимиру Набокову. До этого он, как помним, запрашивал мнение классика только по поводу поэмы Бродского «Горбунов и Горчаков». Проффер пишет: «К счастью, книга эта на удивление не похожа на европейскую литературу. Если Вы внесете ее в свой список для чтения в ванной или на сон грядущий, мне было бы интересно узнать Ваше мнение». Хотя ответ из «Дворца», как шутили в «Ардисе», придет уже после сдачи книги в печать, он будет лестным не только для Соколова, но и для Проффера: «До сих пор это лучшее, что Вы издали из современной русской прозы».

Карл – поклонник формалистов – доволен и в письме Соколову называет «Школу» «явлением в русской литературе», она показалась ему «свободной от очевидной и утомительной злободневности… В ней нет никакого антисоветского элемента, которого ищут многие западные издатели». В обзоре 1976 года для New York Review of Books Карл отмечает, что Соколов «по своему чувству меры… скорее нерусский». Для Карла он представитель менее консервативного поколения 30-летних и более «смел в форме». Проффер усматривает у этого поколения влияние Джойса, Бейли, Фолкнера и других западных классиков XX века. Карл ставит Соколова в ряд с Владимиром Марамзиным, Эдуардом Лимоновым – о них еще пойдет речь – и Юрием Мамлеевым. Cам Саша Соколов, оказавшись в эмиграции в 1975 году, вскоре поселится в доме у Профферов и проработает там с перерывами до 1977 года.